Световое пятно оказалось догорающим факелом — одним из той парочки, брошенной мною в сторону группирующихся бурых няф в самом начале ожесточенной схватки. Упав на бок, я дотянулся до мешка и выудил оттуда новехонький факел. Еще одно движение в сторону угасающего огонька — и в моих руках ярко полыхнуло пламя. До дергающегося бармаглота всего пара шагов. Чудище еще не пришло в себя после удара, но уже начало заново формировать свое исполинское тело из очнувшихся няф. Эх, мне бы бензинчику! Пару коктейлей Молотова… мечты, мечты…

Короткий неверный взмах — и факел, не долетев, упал перед бармаглотом, уткнувшись в его ноги. Нет, я не промахнулся. Я специально метил так, чтобы пылающий факел упал у ног чудовища. Упал и жадно облизнул языками огня его «пятки» — упертые в пол толстенные ноги-тумбы.

Я никогда раньше не видел, чтобы ноги «кричали». А здесь случилось именно это — жестоко обожженные бурые няфы, из чьих тел были слеплены ноги монстра, пронзительно заверещали и задергались. Когда твои ноги живут своей жизнью — недалеко до беды. Бармаглота пошатнуло, круто накренило и он тяжело врезался в стену. Только отлепился от нее, как его повело в другую сторону, и монстр замер у кромки подземного канала, с трудом балансируя на самом-самом краешке. А мне вновь представился прекрасный вид на его широченную стену, где медленно зарастал пробитый мною шишкообразный черный нарост. Особенно прекрасно было то, что эффект оглушения наконец-то спал и я вновь вернул полный контроль над своим телом. И прыгнул прямо с места, в полете выхватывая из-за плеч копье с изрядно «просевшей» прочностью. Надолго его не хватит. Но мне достаточно и этого — я уже понял принцип, я нащупал уязвимые места!

Удар! Крит!

Бурый бармаглот даже не заревел. Он скорее закашлял, жалобно и тихо. Так жалобно, что меня невольно мороз по коже продрал. Жизнь монстра уменьшилась так сильно, что было ясно — это конец.

Резко провернув копье, я вбил его еще глубже, а затем сильно рванул на себя, высвобождая оружие.

Полыхнула яркая вспышка, из пасти чудовища вырвалась ветвистая молния, угодившая в забурлившую воду. Раздался последний рык.

Все.

Бурый бармаглот еще стоял. Осел всем телом, но все еще стоял. И уже не двигался. А на его туше медленно затухали последние искры электрических разрядов. Секунда — и он начал разваливаться, распадаться на части — на мертвые части. Ни один из странных грибков, составляющих его тело, не двигался. Бурые няфы умерли вместе со своим хозяином. На моих глазах исполинское тело, накренившееся над подземным каналом, медленно рассыпалось, в воду падал и падал дождь из крошечных мертвых тел, сразу же уносимых течением.

И я вновь ощутил укол вины. Беспричинный и странный всплеск жалости к поверженному мною монстру. Очень уж печальной была эта картина рассыпающегося исполина, со смертью которого погибли и создавшие его малютки.

Перед глазами висела радостная надпись, начинающаяся с «Поздравляем», но мне было не до очередного полученного уровня. Я все стоял и смотрел, словно бы отдавая последнюю дань достойно сражавшемуся чудовищу.

Застывшая фигура бармаглота словно бы вздохнула и одним махом рассыпалась — словно карточный домик обрушился. На берегу подземной реки остался лежать лишь один предмет, сразу приковавший мое внимание. Нечто округлое, размером с кулак взрослого мужчины и с неяркой зеленоватой искоркой внутри. Шагнув вперед, я наклонился и, подобрав с камней боевой трофей, внимательно всмотрелся. Взглянул и восхищенно приоткрыл рот.

На моей ладони лежал шар, сплетенный из застывших в различных позах, да так и закостеневших бурых няф. Сквозь промежутки между крошечными тельцами пробивался зеленоватый свет. Мутный, туманный, напоминающий о мрачных подземельях. Прямо-таки скульптурная композиция в миниатюре. Красиво. И название того стоит: «Искра Бурого Бармаглота».

На моей ладони лежало все еще бьющееся сердце чудовищного монстра. Прекрасное сердце, дико не соответствующее уродливой оболочке.

— Ур? — поинтересовался мой питомец, уже пришедший в себя и прочно обосновавшийся на плече.

— Нет, Ползун, — тихо качнул я головой. — Это не еда. Это… это на память. Я себе такой и в «реале» закажу! Будет лампа-ночник! Блин! Вот ведь красота!

— Хур-р! — не согласился со мной слим.

— Много ты понимаешь! — фыркнул я, бережно убирая шар в мешок.

Интересно, каково его предназначение? Возрождение Бурого Бармаглота к жизни? Запросто — название прямо намекает на это. А может, и по-другому надо использовать. Не знаю пока. Но обязательно узнаю, как только выберусь из кокона.

Оглядев место битвы, я убедился, что больше тут нет ничего ценного. Кроме моих драгоценных шампуров, которые я тут же подобрал и убрал обратно в просторный нагрудный карман кожаного фартука. После чего придирчиво осмотрел питомца и пораженно зацокал языком, словно белка. Ползун уменьшился в размерах буквально в пять раз, ничем больше не напоминая того ленивого жирного увальня, привольно развалившегося на моих плечах. Такое впечатление, что целый год голодал. Из толстого поросенка Ползун превратился в тощую подзаборную шавку. Некормленную и неухоженную.