На топчан деревянный отнес, на спину уложил и сам не понял как в ней оказался. Одним сильным толчком наполнил собой, увидел, как глаза ее широко распахнулись, пальцы с ее пальцами сплел и простонал ей в губы.

— Скажи…чувствуешь меня?

— Да! — хрипло в ответ, закатывая глаза.

— А так?

Толкаясь сильнее, удерживая одной рукой под поясницу, чтоб не давить весом своего тела, а другой рукой упираясь в доски.

— Дааа, — уже стонет, а он ловит ее губы и изнемогает от бешеного кайфа, от ощущения ее плоти вокруг его члена. Плотно обхватила, туго, так что с трудом может двигаться.

— Чувствуешь?

— Да…да…да..

Выгнулась, голову запрокинула и мышцы ее влагалища начали быстро и жадно сжиматься, заставив его с рыком ощутить как выплескивается напряжение внутрь ее тела. Как раздирает от невыносимо острого оргазма, как она утягивает его за собой своими нежными стонами и сокращениями стенок плоти вокруг его дергающегося в экстазе члена. Замер над ней, всматриваясь в ее красное лицо с закрытыми глазами, прижимаясь дрожащими губами колбу покрытому капельками пота.

— Согрелась?

Кивает и распахивает веки. Утонул в этом взгляде. Как совсем недавно в проруби. Только на дне ее глаз горячо. Кипяток там. Лавина. Наклонился к ее шее, проводя по ней языком, к ее худым плечам, к груди, которую даже не успел обласкать. Наклонился и поддел языком сосок, ощутив, как он сжался, реагируя на прикосновения, отреагировал сам. Эрекция не спадала даже после оргазма. Как будто вся похоть, которую он испытывал все эти годы наполнила его до самых краев и выплескивалась адским желанием постоянно к ней прикасаться.

— Не хочу из тебя выходить, — прошептал и зажал губами розовый сосок.

— Не выходи, — выдохнула и запуталась пальцами в его волосах.

— Всегда адски хотел тебя, Михайлина…с первой встречи…бля…как же я тебя хотел.

Молчит, но от каждого его слова словно легонько вздрагивает, а он говорит что-то невнятное не разборчивое перемежая слова с жадными поцелуями, не оставляя ее грудь, терзая острые, красные кончики и чувствуя как член наливается снова, как твердеет и пульсирует внутри ее тела.

Потом мыл ее горячей водой, хлестал веником, снова мыл, растирал. Они почти не разговаривали, только трогали друг друга. Не только он, но и она. Когда усадил ее на низкий табурет и мыл голову, вспенивая мылом, а потом обливая из кувшина. Рассматривала его, закусив губу, краснея. А он, напряженный, с неспадающим возбуждением трясся от касания ее пальцев. От того как ладонью трогала его грудь, живот, проводила по бедрам. Как будто изучала его. И эрекция становилась невыносимой. Он уже два раза кончил, а его распирало, как будто годами не трахался. Смотрел на нее, на ее красные соски, на мягкий живот, на чуть вытянутые все еще бессильные ноги, на кудряшки волос, на губы и казалось пару раз проведет по стволу и снова кончит.

Нагло взял ее ладонь и положил на свой член, заставив вздрогнуть и покраснеть еще сильнее. Подняла на него глаза и снова опустила вниз. Сидит перед ним на табурете совершенно голая, мокрая вспотевшая от жара в бане. К коже прилипли листики и ему хочется стянуть каждый из них губами, но он не может пошевелиться потому что ее ладони погладили член, сдавили у основания и провели вверх к воспаленной головке, а потом она наклонилась и неожиданно взяла его в рот.

Будь это другая он бы уже вцепился в ее волосы и отымел ее прямо в глотку, а сейчас не мог. Хотел, чтоб сама. Чтоб ласкала его, чтоб изучала вот так вот своими тонкими пальцами, проводила язычком по уздечке, царапала ноготками мошонку, заставляя яйца пожиматься, а мышцы судорожно напрягаться. Не выдержал схватил за талию, поднял вверх, поддерживая под колени и насаживая на свою вздыбленную плоть, зарываясь лицом в грудь Михайлины и с гортанным стоном кончая от первого же толчка.

— После баньки и аппетит хороший, да?

Лукаво спрашивает баба Устинья и подливает борща в тарелку Михайлине, а та пытается удержать ложку и у нее уже неплохо выходит. Хотел помочь, но она отрицательно покачала головой.