— О, Мари, я так рада за тебя, ты даже не представляешь! Ты и я, мы в одно и то же время начинаем жить по-новому. Ты рада?
— Конечно, — суховато ответила Мари. — Ничто так не развлекает, как возможность начать сначала.
— А что, разве не так?
— Так-то оно так, но я вот о тебе сейчас думаю. Не надо ждать слишком далеко и слишком быстро, чтобы попасть в омут.
— Там, где омут, там как раз самое интересное.
— Да, но как минимум такой интерес предполагает умение плавать.
— Я стала чересчур ручной, — мечтательно произнесла Дана, — и настало время вспомнить клич: «Домой, в пампасы».
— И что же именно ты собираешься предпринять? Дана выдержала взгляд подруги и спокойно сказала:
— Когда решусь, мне понадобится только набрать номер телефона.
Президент поднялся, обогнул стол и протянул руку лидеру большинства в Сенате Джону Бурдику.
— Рад видеть тебя, Джон. Как Джози, дети как?
Бурдик, высокий поджарый мужчина с шапкой густых темных волос, редко видящих расческу, добродушно пожал плечами:
— Джози в порядке. Ну, а дети… Ты же знаешь, что такое дети. Я для них не больше, чем старая копилка, откуда всегда можно подзанять деньжат.
Усевшись, они принялись обмениваться мнениями по вопросам бюджетной политики и финансовых программ. Хотя тот и другой принадлежали к различным партиям и на людях не упускали случая поддеть друг друга, в приватной жизни они были добрыми приятелями, можно даже сказать, — друзьями.
— Знаешь, господин Президент, какое мнение доминирует в Конгрессе? Конгресс полагает, что ты попросту спятил. За последние полгода ты накладывал президентское вето на всякий закон, который был инициирован Капитолийским Холмом.
— Буду так поступать и впредь, пока остаюсь Президентом этой страны — Президент закурил длинную тонкую сигару, несколько раз пыхнул дымом. — Давай посмотрим правде в глаза, Джон. В Соединенных Штатах со времен окончания второй мировой войны по существу не было полноценного правительства. Не было, нет его и сейчас. Но ни у кого не хватает духу заявить об этом во всеуслышание. Год от года мы все более увеличиваем национальный долг, хотя он уже и без того необъятный. Увеличиваем, наивно полагая, что когда-нибудь президентские выборы сумеет выиграть этакий гений экономики, который и сумеет рассчитаться за то, что более полувека у власти находились элементарно некомпетентные политики.
— Хорошо, а что же делать? Что же, по-твоему, Конгресс должен признать национальное банкротство?
— Знаешь, когда-нибудь и до этого может дойти.
— Да, но каковы будут последствия такого шага?! Половина страховых компаний несет груз национального долга Америки вместе с крупнейшими банками. Они все разорятся в одну секунду, если что…
— Ну и?..