Громадный воин, чье имя было Вяргис, отшвырнул меня, не обратив на это никакого внимания. Теперь он повернулся к остальным. Лицо его было грубым, с крупными чертами и угреватой кожей, почти до самых глаз покрытой нерасчесанной бородой. От носа к подбородку шел короткий рубец багрового цвета — след какой-то прошлой битвы.

— Расходитесь, — сказал он властно. — Пора двигаться дальше. Струги ждут, и путь неблизкий. Давайте, идите.

Он явно хотел, чтобы все разошлись, оставив его наедине с ранеными. Впрочем, дожидаться, пока люди исполнят его просьбу-повеление, он не стал, а тотчас же обернулся к лежащим на земле и вытащил из-за пояса длинный меч.

— Не печальтесь о своих домах, — сказал он, обращаясь к своим поверженным товарищам, глядевшим на него во все глаза то ли умоляюще, то ли выжидательно. — Не печальтесь о женах и юных девах, которых оставляете здесь навсегда. Вас ждет веселье и ждут пиры с другими, лучшими девами, и горячие напитки, и много пищи. В доме Перунаса припасено всего вдоволь для воинов, которые храбро сражались.

Раненые молчали, а у меня от предчувствия сжалось сердце. Конечно, я прекрасно понимал, что присутствую при обычной для этого мира, рутинной процедуре, к которой все привыкли, но мне от сознания этого не было легче смотреть на происходящее. У меня, врача, на глазах собирались убить раненых людей!

Вяргис сказал свою короткую речь и поднял меч, держась за рукоятку двумя руками.

— Солимень, — сказал он, обращаясь к одному из раненых — самому молодому, на вид лет пятнадцати. — Ты будешь первым, кто сейчас войдет в дом Перунаса. А за ним будешь ты, Нурм. Вы же были друзьями всегда, с самого детства. Вот и теперь вместе войдете.

Меч дважды взлетел кверху и дважды опустился. Вяргис бил сверху вниз, пронзая обреченным аорту, чтобы смерть наступила почти мгновенно.

«Вполне гуманно, — подумал я, содрогаясь. — В наши дни это называется эвтаназия — избавление от мучений».

Без всяких объяснений мне было ясно, свидетелем чего я стал. Тяжелые раны лечить все равно не умели. Тяжело раненные были все равно обречены на мучительную смерть. А войско должно двигаться налегке, некогда и некому таскать за собой полумертвых умирающих людей.

Оставить раненых на месте тоже невозможно. Даже если их не прирежут разъяренные местные жители, то несчастные станут жертвой диких зверей.

Увиденное не возмущало меня, а скорее смущало. По моему мнению, врач не может безучастно смотреть на страдания и смерть. А если может — он хоть и не преступник, но не вполне врач. А впрочем, я — человек двадцать первого века…

Только один из убиваемых перед ударом меча заговорил.

— Вяргис, — обратился он к нависшему над ним старшему товарищу, уже занесшему меч. — Вяргис, позаботься о Лишме. Она совсем маленькая и наверняка пропадет без помощи. Или воины могут ее обидеть в походе…

— Никто не притронется к Лишме, — ответил богатырь, поднимая меч и нацеливая его так, чтобы он упал острием на аорту несчастного. — Я клянусь тебе, что позабочусь о ней.

Когда со всеми было покончено, я сумел наконец оторвать свой взгляд от этого зрелища и обернулся. Любава продолжала стоять рядом со мной, никуда не делась, и я понял, что это надолго. А как бы мне хотелось? Ведь волею случая я остался ее единственным защитником среди всех этих людей.

Трупы добитых воинов подняли на руки и куда-то потащили. Невольно и я последовал туда же, после чего с содроганием понял, отчего по лагерю стелется такой ужасный запах.

Толстые бревна были сложены домовиной, крест-накрест, правильным четырехугольником. В центре этого пространства бушевало пламя, куда регулярно подбрасывались ветки деревьев, сучья. А сверху лежали человеческие тела.

Здесь, в этом огромном костре, люди сжигали трупы своих убитых товарищей. Воины брали тела и кидали их в ревущее пламя.

Для неподготовленного человека — довольно страшное зрелище. Ведь это костер, а не крематорий, где все происходит в закрытых камерах. Мертвые тела в огне ведут себя по-разному: они могут шевелиться, поднимать руки или ноги — результат сокращения мышц под воздействием высокой температуры. И все это происходит на глазах у толпы живых людей, стоящих вокруг.