Первым делом я наклонилась и осмотрела ребёнка. А он красивый. Ну или она. Особенно глаза заворожили — они были необычного жёлтого с переливами цвета, прям как янтарные бусы, которые лежали в шкатулке в моей спальне.
Внезапно зрачок у ребёнка сузился, но стоило ему моргнуть, как глаза снова стали нормальными. Бр-р, наверно почудилось.
Меж тем до меня не сразу, но дошло, что всё то время, что я разглядывала ребёнка, он смотрел на меня и молчал. И стоило только это осознать и отвернуться, как крик возобновился.
На вытянутых руках я подняла ребёнка за подмышки на уровень своего лица и теперь пыталась сообразить, что делать дальше. Может, его надо покормить? Точно! Только вот чем?
Так — на вытянутых руках — и донесла его (или её) до кухни. Всё это время маленькое чудовище молчало, чему я была несказанно рада.
Если вспомнить деревню, то вся мелкая живность с удовольствием пила молоко. Может, и он таким же питается? Как хорошо, что с утра его занёс молочник, теперь будет чем ребёнка напоить.
Только вот сначала нужно освободить руки. Первым делом я кинулась к стулу, попыталась посадить ребёнка. После третьего его падения на бок, поняла, что делаю что-то не так. Пришлось возвращаться к корзине и класть его туда.
Тут же поднялся крик. Неужели дети постоянно орут? Или это мне такой достался?
Потащила корзину на кухню и поставила на стол. Постоянно оглядываясь на ребёнка, добрела до хладоса и нашла там молоко. Подогрела на плите и перелила в кружку.
С этой кружкой я и застыла возле корзинки, когда поняла, что габариты посуды не соответствуют габаритам ребёнка.
Побежала за мерной ложечкой, которой я пользуюсь во время замешивания ингредиентов для тортов и пирожных. Приподняла немного малыша и дрожащей рукой попыталась впихнуть в него молоко. Не сразу, но получилось. Дальше процесс пошёл веселее — малыш распробовал вкусняшку, а у меня перестали дрожать руки.
Нужно было срочно избавляться от младенца. Понедельник хоть и был тихим днём, но всё же к вечеру народ набегал купить к ужину вкусняшек. Наконец, когда вокруг установилась тишина, я смогла нормально подумать. И тут же засобиралась.
Схватила корзину с ребёнком и поспешила на выход, закрывая за собой дверь на ключ. Путь мой лежал к страже. Нужно было сразу туда отправиться, но я совсем позабыла о них. Теперь же пусть они ищут его родителей, а я спокойно продолжу свою работу.
Чарис — маленький городок на несколько тысяч человек почти у самой границы нашего королевства. И так как от основного тракта до него добираться нужно было ещё сутки, то пришлых здесь почти не было. Ну и как итог — все про всех знали.
Сама же я поселилась здесь два года назад, когда мне стукнуло шестнадцать лет и матушка стала намекать, что пора бы и замуж выйти. И поначалу я даже считала городок большим, а жителей ужас какими умными, особенно в сравнении с нашей деревней, где даже не было ни одного магического артефакта.
Но потом наставница Кирна, у которой я стала работать в кондитерской, взяла меня с собой в Гарун, который оказался раза в три больше Чариса, а жителей в нём было около десяти тысяч. И как оказалось, это был не предел, просто все остальные крупные города располагались ближе к столице и были в десятки раз больше Гаруна. Я пыталась представить, каково это, но поверить в такое было сложно. Ведь даже в Гаруне людям было тесно, все толкались, куда-то спешили и постоянно ругались.
После той поездки к жителям своего городка я стала проще относиться, а сам Чарис полюбился мне в особой мере своими полупустыми улочками, широкими улицами и возможностью прогуляться по парку без ругани и толчков со стороны других жителей.
А теперь я углядела ещё один плюс — местная стража знала всех жителей, а значит, сможет сразу найти родителей ребёнка.
Именно с такими мыслями я подходила к единственному отделению стражи в городе. Передо мной располагалось небольшое деревянное строение, над входом в которое3 висела табличка с надписью «Стража». Надпись была кривой, словно написана детской рукой.
И надо же было такому случиться, что именно в этот момент дверь открылась, выпуская оттуда чуть пошатывавшегося Пита Эдарса. Сам по себе он был безобиден, а вот его жена, Ильда, любила посплетничать. А ещё они жили на той же улице, где я снимала домик, и дружили с его хозяйкой.