Отхлебнув большой глоток чая, я ответила: я работаю в консалтинговом бизнесе подруги – она связывает американские бренды с китайскими производителями. К счастью, сестра посмотрела на меня ничего не выражавшим взглядом, и я сменила тему. А ты как? Тебе нравится жить в Сингапуре?
Карина рассказала мне, как в первый день там увидела женщину, бросившую окурок на землю возле торгового центра, и тут же материализовался полицейский в штатском – где он прятался? – чтобы обвинить ее в том, что она мусорит.
Хью добавил: это прекрасное безупречное место, но какой ценой?
Я откинулась на спинку кресла и стала слушать беззаботные будничные истории родственников, радуясь, что на этот раз не оказалась в центре внимания.
Нет, если серьезно, сказала Карина, как бы я ни любила Гонконг, заниматься медициной здесь стало слишком сложно. Она объяснила, что от неё хотели, чтобы она половину недели работала в клинике Шэньчжэня, куда приходило всё больше и больше богатых материковых китайцев, уверенных, что за деньги можно купить идеальное здоровье. От стресса у самой Карины обострилась язва желудка и стали клочьями выпадать волосы.
Тётя Лидия сказала: мы скучаем по ней, но мы рады, что она переехала.
Дядя Марк добавил: в прошлом году пациент, недовольный, как прошла операция, ударил ножом врача – в самой престижной больнице Пекина! И это лишь один из ряда случаев нападений на медицинских работников.
Я мрачно кивнула, всем своим видом стараясь выражать глубокое сочувствие, но в памяти всплывали образы прошлого вечера, мужчины, спокойно выдвигавшие требование за требованием. Крокодиловая «Биркин» была больше, чем роскошным подарком или ценной взяткой – она была предупреждением, угрозой. Она лежала рядом с моими вещами в багажнике «Мерседеса» в дорогущем гараже неподалёку. Если бы только кто-нибудь мог вломиться в машину и украсть её, чтобы я больше никогда её не видела! Если бы только кто-нибудь мог вломиться в мою жизнь и уничтожить ту меня, которую создала Винни, чтобы мне можно было снова стать прежней собой!
Бабушка прервала мои размышления. Ава, у тебя такой усталый вид, ты так похудела. Ты слишком много работаешь.
Да это всё смена часовых поясов, сказала я.
О тебе дома кто-нибудь заботится?
Не помню, чтобы мне когда-то задавали этот вопрос так искренне. Внезапно мне захотелось плакать. Да, сказала я, конечно. У меня есть Оли, есть друзья. Эти слова даже мне самой показались неискренними.
Друзья, сказала бабушка, это не то.
Я слабо улыбнулась. Что она хочет этим сказать?
Мне девяносто, все мои друзья уже умерли!
Я ваш друг, простодушно брякнул Хью.
Бабушка потрепала рукав Хью и снова сосредоточилась на мне. Она сказала: я так переживала, как твоя мама там, в Америке. Я беспокоилась, что когда она станет старенькой, с ней рядом никого не окажется. Вы с братом жили так далеко. Салфеткой, зажатой в дрожащей руке, она промокнула уголки глаз.
Мои уши наполнились призрачным плачем. Пожалуйста, не беспокойся обо мне, сказала я. Я в порядке, в полном порядке. Вот, я съем ещё один пирожок с яйцом, чтобы поправиться.
Чего бы я только ни отдала, чтобы подарить маме ещё месяц, ещё неделю, чтобы она была рядом со мной за этим столом, рядом с её матерью, сестрой, другими родственниками! Я хотела узнать как можно больше о жизни своих двоюродных сестёр, хотела, чтобы Анри познакомился с Даной и Эллой. Мысль о том, что я проведу ещё один день во власти Винни и ее подельников, вызывала во мне отвращение.
По дороге в аэропорт Шэньчжэня я представляла себе жизнь, которую могла бы прожить мама, если бы отец отказался от аспирантуры в Массачусетсе и они остались бы в Гонконге – еженедельные семейные обеды, родственники, разделённые лишь незначительным расстоянием, которое можно проехать на метро. Я думала об отце, который теперь остался совершенно один в своём большом неубранном доме и отказывался его покидать. Я думала о брате, который недавно предложил нам слетать в Бостон на годовщину смерти мамы, на что я ответила, что слишком занята и не могу. Я думала об Анри, моём драгоценном, невыносимом мальчике, и о том, что у него будет ещё меньше родственников, чем у меня – наша родословная походила на перевернутый треугольник, ненадежно балансирующий на вершине.