– Я мимо проходил, увидел вашего сына и решил спросить, как его здоровье, – мэр поднялся на крыльцо.
Отец нахмурился от его слов, но заставил себя улыбнуться:
– Как раз и ваша дочь у нас в гостях. Сейчас поставим чайник и будем пить чай с малиновым вареньем.
За столом, накрытым белой вязаной скатертью, к моему удивлению вдруг воцарилось веселье. Каждый перебивал другого, подтрунивал или рассказывал какую-нибудь забавную историю. А я вдруг к ужасу своему заметил, что мне нужно чуть больше времени, чтобы понять шутку. Как будто мозг сначала считал до трех, а потом уже доводил до меня информацию. Да и веселье словно обтекало меня, не задевая нервов. Я подумал, что все это непременно заметят, и постарался смеяться вместе с остальными. Но Нина кинула на меня какой-то странный взгляд, и я понял, что актер из меня никудышный. И потом вместо нарочитого хохота просто улыбался.
Дядя Коля и Нина ушли, мать убирала со стола. Отец заговорил о мэре, о том, какой он замечательный человек и как поселок меняется к лучшему. Я слушал в пол-уха, размышляя, застрелил бы меня мэр на улице, если бы отец не вышел. Наверняка знает, что я уже давно мертв, и это его злит, тем более, мы с Ниной все время вместе.
– А теперь у нас еще и кино, – продолжал говорить отец, – как будто старые времена вернулись. Я вижу, что Полухин не из-за денег возродил кинотеатр, он хороший человек и хочет, чтобы люди были веселей. Он придумал в фойе продавать лимонад. Теперь нигде такого не сыщешь.
– А ты говоришь, дело не в деньгах, – подала голос мама.
– Именно что нет! Лимонад стоит копейки, почти даром. Полухин явно от него в пролете. Он старается ради людей. Постой! Я же забыл, Полухин для Юры передал бутылку этого лимонада, она в холодильнике, сбоку.
Я пил лимонад лишь пару раз в детстве и теперь с удовольствием принялся за холодный терпкий напиток.
– А ты видел его внуков? – спросил я.
– Нет. Полухин говорит, что ему не повезло. Когда он приехал, только что умер Кирилл. Младшая же внучка, Елена, умерла еще раньше.
Я вспомнил их надгробия: Кирилл умер в прошлом месяце, Елена – два года назад. Потом я припомнил их отца и мать, Алену Полухину и Григория Алексеевича Полухина, умерших пять и три года назад.
И тут в памяти всплыли неясные очертания покосившегося деревянного креста. Ни фотографии, ни вычурностей, только имя и дата. Алексей Степанович Полухин. Неужели память меня подводила? А может быть, это однофамилец? Но отчество сына указывало, что нет.
Я помнил почти все надгробия западного кладбища, возле которого находился старый дом Нины, а вот кладбище на восточной стороне знал не очень. Я до следующего утра мучился предположениями и, как только рассвело, отправился в другую часть города.
Я нашел этот старый, прогнивший крест. Имя и дата говорили, что Алексей Степанович Полухин умер пятнадцать лет назад. Но кто тогда тот дед, что заправлял сейчас кинотеатром?
Я думал о псевдо-Полухине весь следующий день. Хотел рассказать о нем Нине, но её не было дома. Я три раза забегал к ней, но на двери по-прежнему висел замок. Куда она могла уйти? К кому?
Стараясь не думать о Нине, я вернулся мыслями к Полухину. Чтобы узнать правду, нужно было пробраться к нему домой. Я знал, что старик живет в подсобных комнатах кинотеатра. Оставалось только дождаться, чтобы он оттуда ушел. Сегодня как раз была среда. Дед засядет в кинопроектной, и у меня будет достаточно времени, чтобы разнюхать о нем все. Оставалось придумать, как пробраться в здание.
Я шел по вечерним улицам, и вдруг меня кто-то окликнул. Я повернул голову и увидел доктора Петрова – тот, в белом халате, стоял возле дверей больницы и курил. Он поманил меня к себе, и я, видя за стеклянной дверью мывшую пол уборщицу, подошел поближе.
– Я, кажется, что-то напутал с твоими анализами, – сказал он, швыряя окурок в урну.
– Н-да? – неопределенно сказал я, начиная нервничать.