И вновь поднимались в воздух. Летели через горький, едкий дым горящего города. Через кислую вонь сгоревшей взрывчатки разбомблённых заводов, надолго оставлявшую во рту привкус хозяйственного мыла. И даже над Мраморным морем небо уже не было чистым и светло-прозрачным. Бомбили батареи Нагары с нашей стороны пролива, чтобы поддержать пробивающиеся к Чанаккале боевые корабли эскадры Эбергарда. Разбивали сначала тяжёлыми бомбами перекрытия укреплений и завершали работу сбросом горючей смеси на разбитые позиции.
Работала вся наша бомбардировочная авиация, все три эскадрильи Шидловского, плюсом к ним несколько новейших самолётов Сикорского, в которых воплотили последние мои «разработки».
И в завершение дня, перед самым наступлением ночи поступила новая задача – всем нашим «Муромцам» пришлось отработать бомбами и смесью по крепко засевшим в обороне частям турецкой армии. После высадки части нашего десанта на турецком побережье Чёрного моря при активной поддержке корабельной артиллерии батареи и позиции неприятеля были взяты сходу, а противник отброшен. Десант не задержался и «на плечах отступающего неприятеля» продолжил движение к городу, где и ввязался в новое сражение. На городской окраине турки оказались зажаты между «двух огней», да ещё и с моря по ним со всей ненавистью лупила вся корабельная артиллерия. Ну и мы, конечно, постарались. Добавили огонька…
И вот наконец-то этот длинный день сменился ночью. Как-то резко, вдруг, наступила темнота. Благословенная для нас. Да вообще для всех, потому что не только мы одни вымотались до чёртиков…
И возвращаться нам пришлось в этой темноте. Садились на воду по освещённой прожекторами «дорожке», подруливали к транспортам, шли к ним «на огонёк», так сказать. На подходе глушили моторы и дальше шли на одной лишь инерции. Ветра-то нет, штиль. Швартовались и сразу же отключались, засыпали тут же, на рабочих местах, в креслах и на полу, порой даже не успевая бросить под голову туго скатанный брезентовый чехол. Засыпали и не обращали никакого внимания на ходящих буквально по нашим головам механиков, на дозаправку и обслуживание моторов, на шумы и стуки в кабинах, на качку, в конце-то концов. Просыпались периодически и тут же вновь засыпали под непрерывную канонаду корабельной артиллерии по пехотным частям турецкой армии. Но измученный за последние дни организм отключался лишь на какое-то время, забывался в тревожном сне и тут же сбрасывал с себя сонное оцепенение, чтобы в следующее же мгновение вновь ухнуть в глубокую пропасть. Так что вроде бы и спали «без задних ног», а в то же время и нет.
Правда, так сразу засыпали далеко не все. Командирскую работу, как и работу инженера, никто не отменял. Нужно было отчитаться за день перед Каульбарсом, отметить ему же всех отличившихся, передать штабистам использованные фотопластины и получить новые, проконтролировать послеполётные работы и подготовку самолёта к последующим вылетам. Это ещё стрелкам сегодня повезло – пострелять не пришлось. Поэтому и пулемёты не нужно было чистить и набивать ленты…
А город взяли утром. Ночью даже мы хорошо слышали доносящиеся с передовой выстрелы и взрывы, видели зарево от пожаров. Наши два транспорта обеспечения, несмотря на практически непрерывную работу по обслуживанию техники, умудрились подойти за вчерашний день к Городу и уже в стремительно накатывающих на истерзанную землю сумерках остановились на внешнем рейде Константинополя. Как раз на виду лежащей на боку туши «Гебена». И потому-то каждый раз после очередного вылета нам было всё проще и проще возвращаться «на базу». Проще и ближе.
А мне, несмотря на усталость, так и не удалось выспаться. Почему-то как только закрывал глаза, так сразу чудился в плеске волн скрип лодочных уключин. А ну как заснёшь, а в это время нас начнут какие-нибудь янычары атаковать? Подплывут тихонечко на лодке под покровом ночи (а южные ночи тёмные – в двух шагах ничего не различишь. Особенно когда небо дымом затянуто и луна через этот дым еле-еле пробивается своим бледным светом), перережут лётный и технический состав, пожгут самолёты вместе с нашими сонными или уже безжизненными тушками, и хана. Так что, несмотря на выставленный многочисленный караул из состава лётных экипажей и вахты транспортов, мне всё равно не спалось.
Но не все были такими же мнительными и осторожными, как я. Экипаж дрых без задних ног. Даже казачьи души в лице Игната и Семёна страха не ведали и сопели себе спокойно в две дырки на жёстком фанерном полу «Муромца», словно находились сейчас дома и нежились на пуховой перине под мягким родным бочком. Изредка просыпались, вслушивались в громыхающую ночь, сверкали коротко блеском открытых глаз и снова засыпали, убедившись в отсутствии непосредственной опасности.
И лишь когда снаружи что-то развиднелось, тогда и я провалился в крепкий сон. Словно одним махом в яму ухнул. Отключился.
Поспать так и не удалось.
Вот как раз в тот момент, когда я наконец-то успокоился и расслабился, меня и вызвали через вестового на совещание к Командующему. Пришлось продирать глаза, кляня себя за свои ночные страхи, срочно приходить в себя и добираться до флагмана на посыльном катере.
Удивился, когда сумел прочитать на его корме короткое название, к какому именно кораблю приписан этот катер. Когда это «Евстафий» успел из Дарданелл вернуться? Вчера же самолично наблюдал его сверху во главе нашей эскадры, он в числе прочих усиленно обстреливал батареи пролива, высаживал катера с десантом. И вот он уже здесь. Сейчас все новости и узнаем.
Поднялся по спущенному трапу на борт мимо вахтенного помощника с матросами, козырнул в ответ, проследовал за вестовым в знакомую кают-компанию, поприветствовал собравшихся командиров экипажей. Представляться не потребовалось – вокруг только свои, авиаторы, давно знакомые лица. А буквально сразу за мной подтянулись и остальные командиры самолётов. Пока была такая возможность – сразу, как вошёл, так и осмотрелся.
Кроме нас, авиаторов, присутствует несколько старших офицеров корабля, правда, сидят они отдельно от нас, своей тесной группой. Содружество, маму иху, родов войск, чтоб вас всех поперёк колена! Боевое братство, называется! Нет чтобы вперемешку сесть. Хотя, что-то сдвинулось в лучшую сторону после вчерашних событий. Теперь хоть смотрят на нас спокойно и даже благожелательно, без снисходительных, хоть и тщательно скрываемых усмешек, как недавно. Вот ведь! После постановки задачи на флагмане и пары суток не прошло, а насколько отношение к нам поменялось. К нам и к нашей работе. Если раньше офицеры Черноморского флота смотрели на авиацию, как на некую любопытную причуду, или, в крайнем случае, как на какую-то непонятную пока вспомогательную помощь в виде воздушной разведки, то вчера мы всем доказали, что авиация отныне представляет грозную и неотвратимую силу, с которой обязательно нужно считаться. И непременно учитывать её в предстоящих военных раскладах…
Осмотрелся, пробираться в первые ряды не стал, увидел махнувшего мне рукой товарища и компаньона, пошёл к нему. Уселся тут же на свободное место рядом с ним, с Игорем Ивановичем Сикорским, поздоровался вполголоса, собрался было полюбопытствовать о его вчерашней работе, но не успел с этим. Матросик подошедший помешал, сверкающий серебром поднос протянул. Подхватил с подноса стакан горячего чая в блестящем, начищенном подстаканнике, оглянулся, как мне показалось, незаметно. Все с чаем, не я один такой исключительный. Поднёс стакан к губам, с удовольствием втянул в себя вкусный терпкий запах, осторожно сделал первый малюсенький глоточек. Горячо же. Ах, как хорошо! Даже резь в глазах пропала. Ну какие теперь могут быть вопросы? Сначала чай!
Вот за что я люблю флотских, так это за дисциплину и порядок. Мы с утра небритые, заросшие щетиной, даже ещё не позавтракавшие, а здесь салон сияет белоснежными скатертями, воздух свежий, гарью пожаров не порченный. Из распахнутых иллюминаторов и вливается, кстати. Неужели пожары в городе к утру утихли?
И чай. Крепкий, с кислой, бодрящей ум долькой лимона и сахаром.
С удовольствием всё до донышка выпил. И приготовился кому-нибудь внимать. Обязательно ведь разговоры начнутся, пока начальства нет. Вон как после чая народ оживился, расслабился, зашебуршился. Угадал.
Александр Васильевич Каульбарс поднялся. Развернулся лицом к собравшимся, тихонько кашлянул, привлекая тем самым всеобщее внимание: