Янки приказал положить руль под ветер, выбрать стаксель-шкот, гика-шкот травить, развернуться кормой к ветру. Судно начало изменять свое положение, притормаживать, когда сильнейший шквал развернул его лагом к волне, не дав убрать паруса. Бурное подводное течение поволокло «Лао-Цзы» прямо на рифы, темная масса которых виднелась в самом центре полукруга морской пены. Капитан отдал приказ бросить якоря. Напрасный труд. Течение и ветер неумолимо гнали судно вперед, на подводные камни.

Катастрофа была неизбежна. Раздался оглушительный треск. «Лао-Цзы» всем боком напоролся на скопление мадрепоровых кораллов. Тысячи острых кончиков, похожих на зубцы железной расчески, вспороли обшивку и обездвижили корабль, который стал напоминать деревянную гору. Капитан понял, что все потеряно. Не упуская ни минуты, американец собрал всех белых матросов, а их было семеро, позвал старшего помощника и инженера-механика, приказал спустить на воду большую шлюпку, в которую спешно погрузили продовольствие, воду, некоторые навигационные приборы, оружие, документы и все деньги, находящиеся на борту.

Предвидя, что «Лао-Цзы» долго не продержится, что рано или поздно корабль раздробит о рифы, а его обломки рассеются по воде, презренные негодяи даже не подумали организовать спасение несчастных, чьи отчаянные крики раздавались из трюма. Первым корабль покинул его капитан! Лодка, нагруженная в мановение ока, скользнула вниз и тут же направилась в открытое море. Бенгальские, малайские и занзибарские матросы в суматохе метались по палубе – казалось, началось вавилонское столпотворение. Они спешили последовать примеру своего предводителя, пытаясь спустить на воду все судовые лодки. Внезапно душераздирающие крики, доносившиеся снизу, прекратились. Сквозь грозный рокот волн, бьющихся о рифы, были слышны лишь пронзительные крики многонационального экипажа. Неужели три сотни кули, запертые в темном трюме, утонули все разом, погребенные под толщей внезапно хлынувшей воды? Очередная огромная волна отступила, оставив на коралловой отмели поврежденный корабль.

Поспешность, с которой белые удалялись от места кораблекрушения, свидетельствовала о том, что они остро чувствовали грядущую опасность, причем опасность, исходящую не от разгулявшейся стихии. Конечно, отказ от живого груза, представляющего значительную ценность, плохо согласовывался с небывалой жадностью капитана. Но негодяй-американец и его сообщники отлично знали, что кули, претерпевшие нечеловеческие страдания, отупевшие от заточения, станут грозной силой, когда поймут, что жесточайшая дисциплина, царившая на борту, превратилась в одно лишь воспоминание. Сколько экипажей было истреблено в открытом море взбунтовавшимися иммигрантами; они захватывали власть невзирая на железные шипы, рассеянные по палубе и ранящие босые ноги невольников, несмотря на все предосторожности: кули выводили на свежий воздух только по пятьдесят человек, скованных цепями, охраняющие их матросы были вооружены до зубов. Но доведенные до крайности, предпочитающие смерть затянувшейся пытке, люди сбивались в кучи, упирались ногами и руками в перегородки, объединяли усилия, подчиняя движения монотонному пению, схожему с теми звуками, что издают матросы, поворачивающие кабестан,[30] сметали барьеры и устремлялись, словно неистовый поток, в слишком узкие люки.

Но, в конечном итоге, что значит для бессовестного человека смерть жителей Поднебесной и потеря «Лао-Цзы», разве перед отплытием он не предпринял все меры предосторожности и не застраховал судно и груз?

А вот его опасения по поводу бунта оказались ненапрасными. В тот самый момент, когда капитан занимал свое место в шлюпке, массивная перегородка дрогнула, поддалась напору неистовой силы и разлетелась вдребезги, как будто бы ее снес взрыв мощной мины. Из зияющего отверстия, темного, как дно глубокого колодца, хлынул неуправляемый поток – орда воющих и обезумевших мертвенно-бледных существ – существ, наполовину задохнувшихся, но все равно наводящих смертельный ужас вопреки слабости каждого отдельного человека, которая с лихвой компенсировалась количеством взбунтовавшихся иммигрантов.

Нетвердо стоящие на ногах, ослепленные ярким светом усталые люди, невзирая на слабость в членах, онемевших от долгого заточения, собрали последние силы и, спотыкаясь, помчались по накренившейся палубе, смешиваясь с матросами, растерявшимися при виде этого внезапного вторжения.

Первые моряки, попавшиеся под руку взбесившейся толпе, были растерзаны в одно мгновение. Потоки крови пьянящего алого цвета залили палубу, на которой валялись безобразные ошметки трепещущей плоти. Ни одна лодка, за исключением большой шлюпки, не была спущена воду. Иммигранты тут же заметили капитана и собранный им белый экипаж, который что есть силы налегал на весла. Около пятидесяти кули бросились в море, не столько для того, чтобы захватить лодку, сколько отплатить палачам за перенесенные страдания.

Янки были не теми людьми, кто позволил бы схватить себя без сопротивления. Они встретили нападающих градом пуль, затем взялись за сабли и топоры и принялись сносить головы и отсекать руки тех, кто пытался вскарабкаться на борт. Видя тщетность своих усилий, кули вновь повернули к «Лао-Цзы»; в это время шлюпка с беглецами вышла в открытое море. После этого бывшие заключенные, не задумываясь об угрожающей опасности, опьяненные первыми плодами победы, рассеялись по палубе, уничтожая всех и все, что встречалось им на пути. Стремясь утолить жажду мести, обезумевшие кули в припадке дикой ярости громили корабль, служивший им тюрьмой.

…Фрике и Пьер ле Галль по-прежнему находились в заточении в собственной каюте. Во время бегства капитану даже не пришло в голову вспомнить о пленниках.