Она фыркнула.
– Нет уж, мне кажется, что ты как-то выбился из круга смельчаков.
– Правда? Кстати, раз уж мы об этом заговорили: как твой прыжок с парашютом в прошлые выходные? Как съездила на ферму с гремучими змеями? Многих приручила?
– Ха-ха. Очень смешно.
– Ну я просто сказал. Соринка в чужом глазу, бревно в своем – вот это вот все.
– Да, но мы говорили не обо мне.
– Нет. Мы вообще о тебе не говорим. – Я поискал свой кофе рядом с аквариумом Сквидбоя, но вспомнил, что оставил его на кухне.
– Но и не моя жизнь рухнула в тартарары.
– Ну, спасибо. Ты очень помогла.
– Ой, да не за что! А если серьезно: как ты держишься?
– Отлично, – ответил я, входя на кухню и ища взглядом чашку. Я в несколько глотков допил ее содержимое и потянулся к кофейнику за следующей порцией. Сегодня я выпью только две чашки кофе, лучше ведь бросать плохие привычки потихоньку, а не одним махом, так?
– Я вот не могу найти остальные кофейные кружки, – поделился я с Конни. И вдруг захохотал.
На мгновение мне показалось, будто исчезновение чашек было самой серьезной из проблем. Я уехал за шесть штатов от бывшей жены и дочери, которая со мной не разговаривает. Я перевез сына, который, очевидно, не очень справляется с переменами, – из единственного известного ему города, от единственных друзей, что у него были, из города, где, ради всего святого, похоронены его родители, и собрался отправить его в новую школу, где он никого не знал. А, и ему стало нравиться все взрывать!
Еще и рыбка умерла.
– Это всего на полгода, – ответила Конни, проигнорировав мой комментарий по поводу кофейных чашек. Она била не в бровь, а в глаз, как всегда. – Ты все правильно сделал.
Но переезд в Линкольн… Пусть он мне позволил работать в Нью-Йоркском офисе нашей компании, пока старший финансовый аналитик в отпуске по уходу за ребенком, пусть даже я на шаг ближе к тому, чтобы стать в компании партнером, пусть я и убедил себя в том, что это будет возможность начать все с чистого листа, это будет приключение для Айжи, я буду ближе к сестре; переезд теперь кажется эгоизмом, похожим на попытку бегства. И это все даже рядом не стояло с тем, чтобы
– Элли… – осторожно начал я, и мне тут же вспомнился ее вздернутый носик, медово-карамельные кудри, обрамляющие круглое лицо, ее кукольные глаза. Но нет. Я видел ее ребенком. А не четырнадцатилетней девушкой, с вытянутым лицом, на котором выступали острые скулы, у которой кудрей и след простыл – даже намек на их существование был уничтожен утюжком для волос. Когда она успела стать такой? Когда она успела превратиться из девочки в молодую женщину? Как я умудрился это пропустить? Я и не понял, что произнес ее имя вслух, пока не услышал, как смягчился голос Конни.
– Ох, Эрик, не думаю, что Элли интересно, где именно ты теперь живешь.
Я знал, что она права, но даже не мог объяснить, почему было так больно это слышать.