— Что еще?
Борзекс не торопится отвечать. «Знает ли Элиза, что этот Джон-Сейбер журналист? Возможно. Не надо говорить о просьбе дать интервью. Иначе…»
— Он лишь намекнул, что располагает доказательствами полной невиновности его дочери и ее возможных соучастников.
— Доказательствами? Какого рода?
— Он это не уточнял.
— Благодарю, что вы меня проинформировали.
«Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. И что я только что предупредила тебя, что времена могут измениться». Борзекс встает.
Элиза улыбается, не разжимая губ:
— Обдумайте хорошенько мое предложение.
«Кнут после пряника?»
— Будьте благоразумны, мадемуазель Джон-Сейбер, помогите нам. Нам известно, что существуют доказательства, освобождающие вас от обвинения в соучастии в деле, которым мы занимаемся. И господина Скоарнека также. Скажите нам, где их найти. — Несмотря на примирительный тон, заместитель генерального прокурора Фуркад уже час бьется о стену нежелания Сефрон сотрудничать с полицией.
Это далеко не первый ее допрос группой Париса. Присутствуют сам Парис и Этель Руйер, которая печатает протокол.
Сеф придерживается линии поведения трех предшествующих дней и обходится лишь необходимым минимумом. Но она устала, это заметно по ее бледному лицу. Она почти сползает со стула, плечи опущены, голова склонилась на грудь, но живость ума не потеряна.
— Если существуют доказательства, почему я еще здесь?
— Потому что ты и твой приятель слишком глупы, чтобы их использовать, нет?
Сефрон оборачивается к Руйер, которая как раз и предложила девушке свой комментарий происходящего, сидя за экраном компьютера.
— Почему ты так разговариваешь со мной? — Ответ быстр и резок.
— Я говорю с тобой как хочу, рыбка моя. И ты начинаешь мне надоедать своим видом благородной революционерки.
— Почему? — Фуркад снова включился в допрос.
— Что — почему?