Вторую половину дня он проводил в обществе миссис Томпсон и других старейшин, помогая восстанавливать давно заброшенный учет. В свободное время Гордон давал желающим уроки чтения и стрельбы из лука. Как-то раз ему и миссис Томпсон пришлось осваивать начала полевой медицины: их помощь понадобилась человеку, отведавшему зубов «тигра» — так местные жители прозвали новую разновидность пумы, возникшую при спаривании с леопардами, разбежавшимися из зоопарков в послевоенном хаосе. Охотнику и повезло, и нет: он наткнулся на хищника, когда тот расправлялся с добычей; на счастье, уже опрокинув человека на землю, зверь почему-то оставил его в живых, а сам исчез в зарослях. Гордон и достойная пожилая дама пришли к заключению, что рана заживет.

По вечерам все население Пайн-Вью собиралось в бывшем гараже, где Гордон баловал их пересказами Твена, Сейлза, Кейлора. Он выступал запевалой при исполнении старых народных песенок и давних рекламных номеров, а также предлагал разные детские игры. Потом наступало время для театрального действа.

Одевшись в немыслимые лохмотья, он изображал Джона Пола Джонса, бросающего вызов недругам с палубы утлого суденышка; потом преображался в Антона Персеваля, исследующего опасные тайны неведомых миров и познающего собственную немеряную силу в обществе взбесившегося робота; потом становился доктором Хадсоном, с честью выходящим из ужасных передряг и спешащим на помощь жертвам биологического оружия.

Поначалу Гордон чувствовал себя не совсем в своей тарелке, когда ему приходилось напяливать шутовской наряд и носиться по импровизированной сцене, воздевая руки и выкрикивая текст, выуженный из омута памяти, а чаще выданный экспромтом. Он никогда не был поклонником актерского ремесла, даже до страшной войны.

Однако ремесло это хорошо ли, плохо ли позволило ему пересечь половину континента, и за это время он его более-менее освоил. Гордон чувствовал, что зрители следят за ним как завороженные, что они изголодались по чуду, по чему-то такому, что позволило бы им унестись в воображении за пределы своей узкой долины; их наивная вера поощряла его, и он выбивался из сил, лишь бы не ударить в грязь лицом. Изрытые язвами, покрытые шрамами, скрученные годами непосильного труда, люди вскидывали голову, в глазах, затуманенных временем, зажигалась потребность в воспоминаниях. Работоспособность их памяти восстанавливалась только при посторонней помощи.

Лицедействуя, Гордон возрождал в душах зрителей тягу к возвышенному. Продекламировав последние строки очередного монолога, он ловил себя на том, что тоже позабыл о настоящем, во всяком случае на короткое время представления.

Вечер за вечером Эбби вознаграждала его за пролитый на сцене пот. Сперва она сидела на краю постели и развлекала его болтовней о своем детстве, о коровах, о деревенских ребятишках, о Майкле. Принеся книги, она допытывалась, о чем они, расспрашивала, как он провел юность, что значило быть студентом в распрекрасные дни, предшествовавшие Светопреставлению.

Потом Эбби с улыбкой откладывала пыльные фолианты и забиралась к нему под простыню, пока он торопливо гасил чадящую свечку.

На десятое по счету утро она не улизнула от него при первых проблесках зари, а разбудила нежным поцелуем.

— М-м-м, с добрым утром, — промычал он и потянулся было к ней, но она отодвинулась и сгребла спою одежду, скользнув грудью по его плоскому животу, поросшему мягкими волосками.

— Надо было дать тебе еще поспать, — посочувствовала Эбби. — Но мне захотелось кое о чем тебя спросить. — Пока что она держала свое платье в руках.

— М-м-м... О чем же? — Гордон подоткнул под голову подушку.

— Кажется, ты сегодня нас покидаешь?

— Да. — Он серьезно кивнул. — Так будет лучше. Я бы не прочь остаться еще, но раз это все равно невозможно, предпочитаю продолжить свое путешествие на запад.

— Знаю. — Ее серьезность не уступала его. — Всех нас твой уход очень печалит. Но... сегодня я отправлюсь к Майклу — он все еще проверяет капканы. Я так по нему соскучилась! — Эбби погладила его по щеке. — Тебя это не обижает, правда? Конечно, быть с тобой замечательно, но он мне муж, и...

Гордон с улыбкой накрыл ладонью ее руку. Он сам удивлялся своей толстокожести. Майклу он скорее завидовал, нежели ревновал. Логика их отчаянного желания обзавестись детьми и их нежная любовь друг к другу превращали ситуацию из курьезной во вполне житейскую, так что Гордон нисколько не сомневался сейчас в необходимости полюбовного разрыва с Эбби. Он искренне надеялся, что не обманул их ожидания. И что бы они там ни нафантазировали для себя, он очень сомневался, что ему еще доведется когда-нибудь встретиться с этой парой.

— У меня есть для тебя маленький сюрприз. — С этими словами Эбби вынула из-под кровати серебряный предмет на цепочке и бумажный пакетик. — Это свисток. Миссис Хаулетт говорит, что тебе без него никуда. — Она надела цепочку ему на шею и, поправив свисток, удовлетворенно кивнула. — Кроме того, она помогла мне написать вот это письмо. — Наступила очередь пакетика. — В ящике на заправочной станции я нашла немного марок, но они никак не приклеивались. Поэтому вместо марок я собираюсь заплатить — вот тебе четырнадцать долларов. Хватит?

Гордон увидел горсть смятых купюр и с трудом поборол усмешку. Накануне к нему, таясь от других, подошли по одному человек пять-шесть. Он принял их конверты и примерно такую же оплату за отправление, сохраняя каменное выражение лица. Он мог бы воспользоваться ситуацией и попросить у них вместо никчемных денег что-нибудь по-настоящему нужное, однако община и без того уже снабдила его месячным запасом вяленого мяса и сухих яблок, а также двадцатью стрелами для лука. Гордон так и не сообразил, чего бы у них взять еще, а главное, не захотел ничего выпрашивать.

У людей постарше были родственники в Юджине, Портленде, долине реки Уилламетт. Поскольку его путь лежал примерно в ту же сторону, он захватил их письма. Несколько писем оказались адресованы жителям Окриджа и Блу-Ривер — эти он положил на дно рюкзака. Остальные послания Гордон вполне мог бы выбросить в озеро Крейтер, ибо они никак не могли попасть к адресатам, однако он сыграл навязанную ему роль до конца.

Сейчас он, как и в других случаях, тоже отсчитал несколько бесполезных бумажек, а остальные вернул ей.