Русский Нюрнберг не был возможен вчера, не возможен он и сегодня

Владимиру Буковскому надо было умереть, чтобы заставить нынешнюю посткоммунистическую Россию вспомнить о его подвиге, подвиге правозащитного движения в СССР. Владимиру Буковскому надо было умереть, чтобы оживить начатую им еще в 1993 году дискуссию о возможности русского варианта Нюрнберга. Только мы, ровесники Владимира Буковского, знаем, еще помним, что во времена нашей молодости в СССР не при Сталине, а уже при Брежневе было большим подвигом то, что было свойственно Владимиру Буковскому, а именно говорить вслух то, что думаешь, а тем более такие шалости, как организация чтения запрещенных стихов у памятника Маяковского. Подобные инициативы уже были равносильны самоубийству. Кто на это шел, терял возможность продолжать учебу в вузе, какие-либо карьерные перспективы, работать по специальности, имел все шансы, как Владимир Буковский, оказаться в «психушке». А такие герои, как тоже забытый нами Леонид Бородин, которые вступали в подпольные антисоветские организации, в различные «Союзы освобождения народа», уж точно были самоубийцами: они сознательно выбирали долгие годы тюрьмы, долгие годы безвестности в советской каторге. Да, абсолютно все сотрудники отдела пропаганды «Комсомольской правды», в которую я пришел работать еще в конце 1965 года, относились к советской системе точно как Владимир Буковский: понимали, что она может существовать только тогда, когда будет сажать своих критиков или в «психушку», или в тюрьмы. Но правда состоит в том, что никто из нас не мог решиться на то, на что решались правозащитники, такие герои, как Владимир Буковский и Леонид Бородин.

Но для того, чтобы видеть особенности и причины крушения коммунизма в СССР, надо знать, что наряду с правозащитным способом борьбы с системой, наряду с открытым противостоянием этой системе был еще и третий способ ее разрушения. Разрушение системы изнутри, путем подтачивания ее идеологических основ, критики догм, лежащих в основе марксистской идеологии. Те, кто этим занимался, рисковали меньше вего. Самым радикальным способом борьбы с этими людьми было исключение из КПСС. Кстати, уже в 1969 году, когда я работал в ЦК ВЛКСМ, по инициативе ЦК КПСС меня исключали из партии за пропаганду «бердяевщины», общечеловеческой морали. Но нашлись в том же аппарате ЦК КПСС люди, которые спасли меня. И уже позже, когда с меня сняли партийный выговор, меня взяли на поруки профессора философского факультета МГУ и приняли в дневную аспирантуру. Но в каком-то смысле я был исключение и счастливчик. Тем не менее, эта практика расшатывания, подрыва основ марксизма-ленинизма изнутри, была характерна для подавляющей части думающей советской интеллигенции. И надо сказать, что советские литераторы – и Валентин Распутин, и Сергей Залыгин, и Василий Белов – своими произведениями сделали куда больше для разрушения советской системы, чем такие правозащитники, как Владимир Буковский, при всем уважении к их подвигу и героизму. И мы в «Комсомольской правде» середины 1960-х разрушали систему рассказом о правде советской жизни, об абсурдах советской экономики и конечно же – попытками поставить на место классовой морали простые нормы нравственности. Конечно подлинными героями в традиционном русском смысле были борцы с системой, подобные Леониду Бородину. Сам Владимир Буковский в своем письме к литератору Юрию Крохину писал, что не было «единой счастливой семьи диссидентов». Одни пытались организовать политическую борьбу против советского режима, а такие, как он, «занимались защитой прав человека без каких-либо политических программ». И Владимиру Буковскому повезло: предав международной огласке историю со своим принудительным лечением в психбольнице, он приобрел всемирную известность, и его еще в 1976 году обменяли на лидера чилийской компартии Луиса Корвалана. А тем, кто, как Леонид Бородин, встали на путь политической борьбы с режимом, пришлось сидеть в тюрьме до перестройки Горбачева, аж до 1988 года. Больше всего повезло нам, хитрым критикам советской системы изнутри. Началась перестройка, и мы, используя свой опыт и, несомненно, свои способности, становились популярными авторами той эпохи. Обратите внимание: громадную роль в организации публицистики времен перестройки сыграл близкий нам по духу сотрудник сельского отдела «Комсомольской правды» Анатолий Стреляный. Когда он стал руководителем отдела публицистики «Нового мира», он инициировал и опубликовал уже свободную от всяких ограничений публицистику Николая Шмелева (речь идет о его нашумевшей статье «Авансы и долги»), потом появилась яркая, талантливая статья Игоря Клямкина «Какая дорога ведет к храму», и завершилась эта серия статей в «Новом мире» моей антисоветской и антикоммунистической «Хороши ли наши принципы?». Кстати, все еще существовавшая в первой половине 1990 года цензура на 3 месяца задержала выход в свет майского номера журнала с моей статьей.

Так вот, особенность нашей антикоммунистической революции состояла в том, что она была инициирована сверху руководством КПСС и что решающую роль в разрушении марксистской государственной идеологии сыграли именно члены КПСС. Такого не было ни в одной из бывших социалистических стран. Правда, справедливости ради надо сказать, что во время «пражской весны» 1968 года происходило то, что происходило у нас во время перестройки, а именно разрушение политической системы руками лидеров партии и руками интеллигенции. Не могу в этой связи ради исторической правды не вспомнить и о том, что смертельный удар по марксистско-ленинской идеологии был нанесен мной, в то время номенклатурой Политбюро ЦК КПСС. Речь идет о моих статьях, опубликованных в 1988–1989 годы под названием «Истоки сталинизма» в журнале «Наука и жизнь». Там, в этих статьях, впервые в СССР в открытой печати было сказано, что источником преступлений Сталина, преступлений большого террора, является учение Карла Маркса о революции, его учение о революционном, «плебейском» терроре как основном условии победы пролетарской революции. И во всем этом есть какая-то мистика русской истории. Просила меня написать эти статьи дочь Никиты Хрущева, автора доклада «О культе личности Сталина» на ХХ съезде КПСС. Раде Хрущевой удалось убедить цензора пропустить мой антимарксистский текст в печать. Так происходила антикоммунистическая революция в СССР.

И кого хотел судить В. Буковский, а еще раньше – Галина Старовойтова, Юрий Афанасьев, которые еще в начале 1993 года приняли на III Съезде «Демократической России» законопроект «О запрете на профессию для проводников тоталитарного режима»? Судить Горбачева, Яковлева, Вадима Медведева, судить работников аппарата ЦК КПСС, которые, как я, играли заметную роль во время перестройки, судить тех, кто освободил Россию от этого «ленинско-сталинского тоталитарного режима»? На практике, если бы идея люстрации была проведена в жизнь, как этого требовали лидеры «Демократической России», то надо было судить не Сталина и его окружение, которое инициировало убийство уничтожения миллионов людей, а именно тех, кто сознательно разрушил сталинскую карательную систему, кто освободил из тюрем и правозащитников, и таких людей, как Леонид Бородин. И получалось по логике лидеров «Демократической России», кстати, и по логике Владимира Буковского, что надо судить не тех, кто забрал у народов России их церкви, их национальную память, их духовные ценности, а тех, кто, как Александр Яковлев, начал политику возвращения РПЦ ее храмов, святынь, кто вернул русскому народу его духовные величайшие духовные богатства, разрешил печатать антикоммунистическую публицистику времен революции, издавать произведения Николая Бердяева, Ивана Ильина, Василия Розанова и т. д.

На мой взгляд, ничего более противоестественного, чем идея суда над номенклатурой ЦК КПСС времен перестройки, не могло быть. Ведь правда состоит в том, что именно бывшие секретари обкомов – Строев, Россель и другие – став всенародно избранными губернаторами, спасали свои регионы от хаоса и голода. Я до сих пор убежден, что если бы Ельцин поручил проводить экономические реформы бывшим губернаторам, бывшим советским руководителям крупных предприятий, то нам бы удалось избежать катастрофы и хаоса первой половины 1990-х. Мне в жизни везет, я имел возможность лично общаться с наиболее известными политиками этой переломной эпохи в жизни моей страны, в том числе и с Владимиром Буковским, а еще раньше – Леонидом Бородиным. Я еще осенью 1996 года во время традиционных круглых столов, которые проводил в Вашингтоне в Русском доме Эдуард Лозанский, имел возможность несколько дней общаться с Владимиром Буковским и на многих фактах показывать ему, почему его мечта о русском Нюрнберге не только неосуществима, но и несет в себе много аморального, несправедливого. Но, честно говоря, этот несомненно умный человек не воспринимал правду о ельцинской России, которая противоречила его ожиданиям, его надеждам. Он не понимал и не хотел понимать, что самодержавие Ельцина, которое было противно его душе, как раз и было порождено кровью 4 октября 1993 года, порождено так называемым «силовым разрешением конфликта» между Ельциным и Съездом народных депутатов РСФСР, которое он активно поддерживал. Владимира Буковского было трудно убедить, что Конституция 1993 года, которая вызывала у него отторжение своей исходной идеей выборного самодержавия, была неизбежным следствием, результатом государственного переворота, совершенного Ельциным в сентябре 1993 года. Кстати, обращает на себя внимание поразительное отличие в оценке и перестройки Горбачева, и событий 1993 года Владимира Буковского и Леонида Бородина. Мне довелось общаться с Леонидом Бородиным еще в начале 1994 года, когда Посольство ФРГ в России организовало в Бонне конференцию, посвященную реформам в посткоммунистической России. Леонид Бородин, в отличие от Владимира Буковского, человек немногословный, закрытый. Он куда больше рассказывал о том, как работала его душа в годы пребывания в тюрьме, чем о своем участии в политической жизни. Но по настроениям он был очень близок настроениям Александра Солженицына, которые нашли отражение в его статьях, опубликованных в 1974 году в сборнике «Из-под глыб». Для Леонида Бородина вся эта история большевизма, история сталинского, а для него – и брежневского террора, была следствием национальной драмы, поэтому ни о какой люстрации и никаком Нюрнбергском процессе он не говорил. Он говорил, кстати, как и Александр Солженицын, говорил о необходимости покаяния русских, которые сами уничтожили свою страну. И причина этого состоит в том, что Леонид Бородин был все-таки верующий человек, в отличие от убежденного атеиста Владимира Буковского. Наверное, исходный революционизм Буковского как раз и связан с его атеизмом, хотя я не знаю, был ли Владимир Буковский поклонником Карла Маркса, как все наши «шестидесятники». Кстати, еще об одном различии между мировоззрением правозащитника Владимира Буковского и участника активного сопротивления режиму Леонида Бородина. Для Владимира Буковского, как и для всех наших «шестидесятников», нет старой России, нет идущей еще от «белого движения» истории противостояния советской системе. Кстати, в этом отношении и Михаил Горбачев очень близок к «шестидесятникам»: он очень на меня обижался, злился, когда я ему говорил, что на самом деле его перестройка, демонтаж основных скрепов советской системы, была антикоммунистической революцией и завершила борьбу Деникина и Врангеля против большевизма. И самое поразительное, что в перестройке не было ничего, что бы не предсказали русские мыслители в изгнании еще в середине 1920-х. К примеру, юрист Николай Алексеев, профессор дореволюционного МГУ в своей книге «Русский народ и государство», изданной еще в 1926 году, писал, что не внешние силы, не вооруженная борьба против большевистской системы изнутри, а простой «дар случая» приведет к гибели коммунизма в России. И таким «даром случая» он считал приход к власти в СССР «группы правителей», которая придет к пониманию ошибочности основных предпосылок марксистской теории государства. Такой «группой правителей» как раз и были Михаил Горбачев, Александр Яковлев и Вадим Медведев.

Создание своего рода русского Нюрнберга, о котором мечтал В. Буковский, сама идея суда над теми, кто был причастен к злодействам сталинской эпохи, на которой настаивает А. Поликовский, на мой взгляд, не только не была возможна, но и мало что дала бы для духовного оздоровления России, а тем более – для подлинной декоммунизации постсоветской России. Все те, кто и сегодня призывает к русскому Нюрнбергу, почему-то забыли, что в его основе лежало не столько осуждение палачей гитлеровского режима, не только осуждение руководителей гитлеровской Германии, но и самое главное – осуждение, запрет идеологии, лежащей в основе всех преступлений против человечности, совершенных национал-социализмом, осуждение гитлеровской идеологии. Но парадокс состоит в том, что никто из известных мне политиков, публицистов, настаивающих на необходимости русского Нюрнберга, не говорил об осуждении марксизма-ленинизма, лежащего в основе сталинского террора. Более того, подавляющее большинство настаивающих на необходимости русского Нюрнберга, как и упомянутый А. Поликовский, почему-то ограничиваются требованием осуждения Сталина и сталинских палачей, но обходят стороной вопрос об осуждении Ленина и Троцкого, об осуждении палачей ЧК. К примеру, тот же А. Поликовский говорит о том, что «архаичная, жестокая, насквозь лживая карательная машина», которая, с его точки зрения, оживает в сегодняшней России, является исчадием «30-х, 40-х, 50-х и прочих советских годов». Но почему-то он забывает, что советская карательная машина была создана не Сталиным, а Лениным и Троцким. Алексей Поликовский говорит о том, что русский Нюрнберг должен осудить массовые убийства, совершенные палачами КГБ, НКВД, НКГБ, МГБ. Я с ним согласен, но почему он забыл о массовом убийстве, к примеру, православных русских священников, которые совершали палачи ЧК? Как можно забывать, что террор Сталина, большой террор конца 1930-х, был прямым продолжением «красного террора» Ленина и Троцкого и, самое главное, к этому террору подталкивало учение Карла Маркса об «отживших классах». И самое главное, если мы, к примеру, послушаем советы Алексея Поликовского, который считает, что самым главным в русском Нюрнберге будет осуждение палачей эпохи Сталина, к примеру, Михаила Матвеева, убивавшего в Сандармахе 250 человек в день, то мы тем самым не столько осудим сталинский террор, сколько скроем основную историческую причину сталинского террора, а именно ленинский Октябрь 1917 года. И, получается, вместо назревшей декоммунизации мы уходим от правды о сути большевистского террора, о его подлинных причинах. Поэтому, на мой взгляд, подобный избирательный подход к террору советской эпохи на самом деле ничего не дает для духовного оздоровления современной России. Так вот, русский Нюрнберг в точном смысле этого слова не был возможен ни в начале 1990-х, не возможен сейчас, ибо ни тогда, ни, тем более, в нынешней «крымнашевской» России не было и нет субъекта, заинтересованного в подлинной декоммунизации, в рассказе о подлинных причинах гибели десятков миллионов людей во имя коммунистического эксперимента, начатого в 1917 году. Конечно команда Ельцина, лидеры «Демократической России» могли, придя к власти, по крайней мере, после своей победы над ГКЧП, осудить на государственном законодательном уровне преступления против человечности, совершенные большевиками, и тем самым придать идеологическую легитимность августовской демократической революции 1991 года. Но правда состоит в том, что среди лидеров «Демократической России» не было ни одного человека, по мировоззрению близкого мировоззрению Александра Солженицына. Гавриил Попов был и до сих пор остается убежденным марксистом, ему были в советское время близки идеи еврокоммунизма. Егор Гайдар говорил, что его «дедушка был на уровне задач своей эпохи». И скажу о том, о чем мало кто знает: осенью 1989 года на конференции в Италии в Бергамо, посвященной судьбам социализма, меня как противника марксизма резко критиковал не только идеолог «ДР» Леонид Баткин, но и православный священник, представитель РПЦ Александр Мень. И какая могла быть в России подлинная антикоммунистическая революция, если все те, кто вместе с Ельциным отстранял Горбачева от власти, были «шестидесятниками», убежденными марксистами, считавшими, что Сталин извратил великие идеалы Октября.

Так вот, никакого подобия Нюрнбергского процесса, никакой декоммунизации, подобной дефашизации Германии и Италии, в РФ быть не могло, ибо политики, пришедшие на смену партийной номенклатуры Горбачева, были куда большими марксистами, чем идеологи и творцы перестройки. Такого убежденного антикоммуниста и антимарксиста, как Александр Яковлев, среди команды и советников Ельцина не было. И в этом исторический парадокс, о котором мало кто знает. Никто не знает, что написать упомянутые выше мои статьи о марксистских истоках сталинского террора меня подтолкнул не антикоммунист Александр Яковлев, а по убеждению близкий к социал-демократам Вадим Медведев. Именно он еще весной 1988 года дал мне как антимарксисту, о чем он знал из доносов на меня, задание «показать, какие положения марксизма устарели, неактуальны для конца ХХ века или были ошибочными, а какие сохраняют актуальность до сих пор». И я думаю, не случайно после появления моих антимарксистских статей в «Науке и жизнь» меня не только не выгнали из ЦК КПСС, а поручили прочитать лекцию перед его аппаратом об исходном утопизме учения Карла Маркса о коммунизме. И еще один интересный факт. Сергей Павлов, министр финансов СССР, с которым мы участвовали в написании доклада Горбачеву на июньский Пленум ЦК КПСС 1987 года, в беседах со мной резко критиковал абсурды советской экономики. А Егор Гайдар, член редколлегии журнала «Коммунист» в начале 1989 года здесь же, в Волынском-2, писал по случаю ленинского юбилея доклад для выступления Горбачева. И интересно, об этом тоже надо знать, абсолютно все, кто поддержал или призывал Ельцина к так называемому силовому разрешению конфликта с Белым домом, были убежденными марксистами, как Егор Гайдар. Могу напомнить, что все наиболее популярные авторы времен перестройки, кто выступил против моих «Истоков сталинизма» – и Отто Лацис, и Геннадий Лисичкин – были до конца жизни убежденными марксистами. Несомненно умный Володя Познер, до сих пор популярный телеведущий, с которым я знаком уже более 30 лет, осенью 1989 года во время ланча в Сан-Франциско объяснял мне, что я со своими статьями неправ, что на самом деле Карл Маркс не имеет никакого отношения ни к ленинскому Октябрю, ни, тем более, к сталинскому террору. И самое главное во всей этой истории с несостоявшимся до сих пор русским Нюрнбергом. Ведь признать, что русская трагедия ХХ века начинается не со «сталинской карательной машины» 1930-х, а с ленинского Октября, означает согласие с тем, что все же старая, разрушенная большевиками Россия в человеческом отношении была более цивилизованной, более удобной для жизни, чем советская Россия, построенная на крови большевиками. Но как я точно знаю, абсолютно всем идеологам и вождям «Демократической России», и прежде всего Юрию Афанасьеву, Гавриилу Попову, Галине Старовойтовой, я не говорю уже о реальном руководителе «ДР» Елене Боннэр, не было, как и Булату Окуджаве, «жаль старой России». И еще дальше отстояли от старой дореволюционной России и русских святынь советники Ельцина после разгрома Белого дома. Обратите внимание, в нашей Конституции 1993 года ничего, абсолютно ничего не говорится о преемственности между дореволюционной, докоммунистической Россией и Россией посткоммунистической. Если читать нашу Конституцию, то получается, что Российская Федерация появилась на свет только в 1991 году. И это еще один пример исходного марксизма людей, которые творили историю посткоммунистической России. И как могли люди, которым не было «жаль старой России», разрушенной большевиками, инициировать над ними суд. Понятно, что именно в силу того, что идеологам и вождям якобы демократической революции 1991 года не было жалко старой России, у нас не было никакой подлинной декоммунизации, и мы не смогли отдать должное героизму, мужеству сотен тысяч воинов Добровольческой армии, которые восстали против большевизма. Кстати, более циничными являются причины, из-за которых новая посткоммунистическая власть забыла о мужестве и героизме Владимира Буковского и Леонида Бородина, о мужестве и героизме правозащитников и активных участников сопротивления советской власти. Ведь на самом деле все эти люди получили власть в стране «на халяву». Они в своей жизни мало что сделали для утверждения прав и свобод личности в нашей стране.

И теперь главный вывод. На самом деле драматизм и неопределенность во всем, что касается судьбы нынешней России, как раз и состоит в том, что революция 1991 года не имела активной идеологической основы. Победители были еще большие марксисты и коммунисты, чем проигравшие. И именно по этой причины у нас не могло быть никакого русского Нюрнберга, никакого духовного очищения от скверны коммунизма, от коммунистической идеологии смерти. На самом деле, куда ни глянь – везде у нас марксисты: национал-коммунисты, как Геннадий Зюганов, Захар Прилепин; марксисты-«шестидесятники». Упомянутая мной статья очень уважаемого мною Алексея Поликовского просто дышит традициями «шестидесятничества». «Веховская» идеология, идеология русской религиозной философии начала ХХ века чужда не только Геннадию Зюганову, но и Дмитрию Быкову. И, самое поразительное, пропагандой марксизма в посткоммунистической России активно занимается американская «Свобода». Когда-то давно, в декабре 1990 года, руководитель Русского отдела Госдепа Шон Бёрнс, который готовил меня к так и не состоявшейся встрече с Бушем-старшим, во время которой, по просьбе Бёрнса, я должен был доказать президенту США, что, дословно, «руководимая демократами „Свобода“ уже себя исчерпала, что после того, как коммунизм в СССР умер, в ней нет необходимости, что на самом деле „Свобода“ демократов является „левой“, пропагандирует левые идеи». И теперь, спустя 30 лет, я могу сказать, что Шон Бёрнс был прав. Сергей Медведев, радиоведущий на «Свободе», создатель передачи «Археология прошлого», активно пропагандирует марксизм и марксистскую идею революции. Он недавно говорил, что сожалеет о том, что современная Россия предала забвению революционные ценности ленинского Октября. Приглашенные на эту передачу молодые марксисты утверждали, что Маркс жив, что для марксизма свобода была главной ценностью и т. д. И я вас спрашиваю: есть ли в России хоть одна политическая сила, которая способна начать декоммунизацию России? У нас даже патриарх Кирилл говорит о том, что в основе «грандиозного» проекта, взятого на вооружение Октябрем, была не только идея мира без эксплуатации, но и идея свободы. И я думаю, совсем не случайно антикоммунист Путин вынужден тоже подыгрывать этим антикоммунистическим настроениям и говорить о том, что внутри России было много причин для Октябрьской революции. И скорее всего никогда не произойдет того, о чем говорил Александр Солженицын, так и не сможет русский человек впустить в свою душу страшную правду о бессмысленном русском ХХ веке, не сможет покаяться и за то, что он пошел за большевиками в 1917 году, и тем более покаяться за то, что его, русского человека государство насильно навязало странам Восточной Европы наше советское тоталитарное рабство. Я, конечно, отдаю себе отчет, что марксизм, «шестидесятничество» нашей либеральной интеллигенции куда менее опасно, чем с каждым днем набирающий силу и популярность национал-большевизм, национал-коммунизм. Но все-таки меня пугает, что даже наши интеллектуалы, считающие себя либералами-западниками, очень мало делают для оживления в русском человеке ценностей человеческой жизни, для осуждения преступлений не только Сталина, но и большевизма вообще. Ведь есть возможность, никто не мешает нашей интеллигенции ставить фильмы о драме «белого» движения, рассказывать об ужасах голодомора, о трагедии жизни людей, оказавшихся в Гулаге. Я согласен с теми, кто, как Герман Пятов, считает, что если мы не хотим «кровавой вакханалии 1917 года, действительно прихода к власти национал-большевиков», то надо рассказывать, во сколько десятков миллионов жизни обошелся народам России день 7 ноября 1917 года.

Ноябрь 2019 года

Россия – не Европа. А кто она?

9 ноября, день падения Берлинской стены, навсегда останется национальным праздником для немцев. Наверное, не было более счастливых немцев, чем немцы ГДР, пришедшие утром, 10 ноября, разрушать Берлинскую стену. 17 ноября – день студенческой демонстрации в Праге и Братиславе, положивший начало освобождению этих народов от ненавистной им власти КПЧ, – навсегда останется днем светлой памяти для чехов и словаков. И совсем не случайно словаки, организаторы международной конференции, посвященной «бархатным революциям» 1989 года (Братислава, 12–13 ноября 2019 года), назвали 30-летие своего национального праздника «юбилеем чуда». И почти все из выступавших на этой конференции связывали чудо освобождения стран Восточной Европы от, как говорят поляки, «власти коммунистов», чудо разрушения «коммунистического тоталитаризма» с именем Горбачева, с его перестройкой. И Горбачеву повезло: он навсегда останется в истории человечества освободителем народов Восточной Европы от навязанной им Сталиным, ненавистной им советской системы.

Мне думается, ни в чем не проявляется сегодня так особенность нашего нынешнего национального сознания, его отличие от самосознания народов Восточной Европы, как в нашем нынешнем российском отношении к «перестройке Горбачева». Если для русских мыслителей начала ХХ века, всех тех, кто привел Россию на вершины человеческой общественной мысли, ленинский Октябрь был национальной катастрофой, то, спустя 100 лет, для якобы посткоммунистической России уже эта перестройка Горбачева, т. е. освобождение и России, и стран Восточной Европы от скреп советской системы, воспринимается как катастрофа. Скажу сразу: это говорит о том, что моральные и политические ценности современной России прямо противоположны ценностям русской национальной элиты, которая увидела в приходе большевиков к власти начало разрушения России. И это поразительно. У нас сегодня в России на государственном телевидении почти что национальный траур по поводу 30-летнего юбилея «бархатных революций». Не все, конечно, политики и ведущие на государственном телевидении (а у нас, кстати, уже нет телевидения негосударственного) называют, как Геннадий Зюганов и Никита Михалков, Горбачева «предателем». Александр Проханов, в свою очередь, по поводу этого «юбилея чуда» говорит, что он на самом деле является днем смерти «красного мира», того великого времени, когда СССР «окрасил две трети человечества и даже страны Африки в красный коммунистический цвет». А. Проханов считает, что, если Сталин на самом деле был не просто «великий государственный деятель», а «выразитель глубинного русского национального сознания», то Горбачев, с его точки зрения, как и его предшественник Никита Хрущев, были предателями великого коммунистического дела, разрушившие своими демократическими реформами «социалистическую державу». Надо быть справедливым. Как я помню, еще в начале перестройки Александр Проханов говорил, что, если мы, дословно, начнем демократические реформы, «встанем в зад Западу», то мы утратим свое русское величие. А, как я уже сказал, народы Восточной Европы в подавляющем своем большинстве относились к этому «красному сталинскому проекту» как к чему-то чужому, вредному, навязанному им силой. Мы, советские люди, особенно советская интеллигенция, все же завидовали этим полякам, венграм, чехам, завидовали, ибо им дышалось намного легче, чем нам при нашем «развитом социализме». Но все дело в том, что у нас в России не понимают до сих пор, особенно такие выразители нынешнего патриотического абсурда, как Петр Толстой, что они, народы Восточной Европы, соотносили свои права и свободы не с нашим «советским образом жизни», а с теми правами и свободами, которые у них были до войны – в межвоенной Польше, в межвоенной Чехословакии. Мы не знаем, что до 1939 года Чехословакия была в Европе второй по уровню экономического развития, уступая только Германии. И поэтому, что не понимает Петр Толстой, они действительно относились к навязанной им сталинской системе как к оккупации. Конечно, Путин прав, когда он говорит, что грех, к примеру, полякам сравнивать гитлеровскую оккупацию с неполноценным, но все же государственным суверенитетом, который был у этих стран. Но все же правда состоит в том, что народы Восточной Европы были в подавляющем большинстве противниками этой навязанной им советской системы. И все дело в том, что не учитывают наши нынешние патриоты, к примеру, тот же Петр Толстой, что коммунисты в этих странах завладели высотами власти путем насилия. Конечно, несопоставимы репрессии в странах Восточной Европы с репрессиями Сталина времен «большого террора», хотя ученик Сталина, лидер венгерских коммунистов Ракоши умудрился в стране с 9,5 миллионами человек репрессировать почти 700 тысяч, т. е. почти десятую часть всего населения страны. Полякам повезло – у них репрессий было меньше и, на самом деле, польский Костел сохранял за собой все эти 40 лет влияние в обществе. По сути, в Польше правящая ПОРП всегда разделяла власть с польским Костелом. У нас до сих пор не знают, что на самом деле инициатором переговоров между Ярузельским и лидерами польской «Солидарности» был кардинал Глемп, руководитель Костела. На самом деле, если говорить всерьез, «бархатные революции» в странах Восточной Европы начались не в ноябре 1989 года, а летом, когда в результате демократических выборов в стране большинство в Парламенте в конечном итоге досталось союзу «Солидарности» с Крестьянской партией. Но трагедия состоит в том, что у нас в России даже репрессии Сталина не стали болевыми точками национального сознания. С каждым годом, особенно после «русской весны» 2014 года, растет у нас количество людей, которые считают, что Сталин сыграл «целиком положительную и скорее положительную роль в истории жизни нашей страны». Если в 1996 году так считали 30 % опрошенных, то в 2019 году – уже 70 %. 70 процентов населения современной, уже якобы посткоммунистической России согласны с Александром Прохановым, что Сталин не просто является величайшим государственным деятелем, но и в том, что он выразил «глубины русского национального сознания». Так что есть все основания говорить, что идеология «Изборского клуба», созданного Александром Прохановым, стала почти что национальным сознанием современных россиян.

Все это говорит о том, что мы, современные россияне, – особая нация. Мы лишены чувства сострадания к болям народов Восточной Европы, которым мы навязали путем насилия власть коммунистов, но и лишены чувства сострадания к своим соотечественникам, к тем миллионам и миллионам людей, которые были репрессированы, убиты голодом, которые умирали от холода, от голода в Гулаге. Не знаю, когда я пишу о том, что это равнодушие к гибели своих соотечественников является свидетельством того, что у нас так и не сложилась российская нация, то я все же имею на это право. С христианской точки зрения желать другому то, чего себе не желаешь, – это грех. Но трагедия состоит в том, что мы, россияне, русские, если являемся нацией, то какой-то особой нацией, где людям не жалко не только других, но и самих себя.

И теперь главный вопрос, к которому меня подтолкнула упомянутая мной выше конференция в Братиславе и от ответа на который, на мой взгляд, зависит будущее России. Почему сейчас, спустя 30 лет после начала декоммунизации СССР, после начала нашей собственной «бархатной революции», после антикоммунистической революции сверху, организованной командой Горбачева, лежащие в основе перестройки ценности европейского гуманизма стали чужды значительной части населения? Кстати, должен сказать, раз я вспомнил о перестройке, что неправдой является утверждение Станислава Белковского, что якобы Горбачев со своей перестройкой не принес свободу народам Восточной Европы, что они сами сумели освободить себя от навязанной им советской системы. И это как раз пример того, что Станислав Белковский, которому в начале перестройки не было и 20 лет, не имеет ни малейшего представления о том, что происходило и у нас в СССР, и в странах Восточной Европы. Только несколько фактов, о которых мало кто знает у нас в стране. Идея создания так называемой «конструктивной оппозиции», т. е. приглашение депутатов «Солидарности» во власть, которая контролировалась ПОРП, принадлежала самому Войцеху Ярузельскому. И эта идея была одобрена у нас в Отделе социалистических стран ЦК КПСС. Ваш покорный слуга по заданию своего шефа Георгия Шахназарова писал записку к Политбюро ЦК КПСС, где доказывалась необходимость к привлечению к власти в Польше так называемой «конструктивной оппозиции». И в этой иллюзии, что ПОРП будет сохранять контроль над «конструктивной оппозицией», как раз и лежат корни начала «бархатных революций» в странах Восточной Европы. Станислав Белковский, как и многие у нас в стране, не знает, что еще в апреле 1986 года Политбюро ЦК КПСС в своем специальном меморандуме отказалось от идеи «ограниченного суверенитета» правящих коммунистических партий стран Восточной Европы. И надо знать, что на самом деле от идеи ограниченного суверенитета отказался Леонид Брежнев, когда еще в октябре 1980 года он отказался вводить войска в Польшу для подавления многомиллионной «Солидарности». И наша трагедия состоит в том, что даже наши нынешние патриоты в силу своих особых ценностей не видят позитивную роль социалистической России в реабилитации ценностей европейского гуманизма, глубинных ценностей христианства. Далее, надо знать, кстати, на эту тему я делал доклад в Братиславе, что на самом деле «бархатные» антикоммунистические революции произошли тогда, когда все основные скрепы коммунистической системы были уже разрушены в СССР. Уже к началу 1989 года мы сами отказались от руководящей роли КПСС, от цензуры, освободили всех политзаключенных и поставили крест на системе советского доносительства. Кстати, к этому времени уже стала безразлична для руководства страны и сама ценность социализма в странах Восточной Европы. И поэтому совсем не случайно, когда в начале сентября 1989 года лидер ВСРП Ньерш принял решение выпускать в Австрию туристов из ГДР, собравшихся у границы Венгрии с Австрией, это не вызвало никакого протеста ни у Горбачева, ни у руководителя Международного отдела ЦК КПСС Александра Яковлева. Напротив, в этот день Яковлев вызвал меня, тогда – своего помощника, и с радостью в глазах сказал: «Александр, социализму в Восточной Европе конец». Так что уважаемый Станислав Белковский не прав, когда говорит, что перестройка Горбачева не имеет никакого отношения к «бархатным революциям» в странах Восточной Европы. Кстати, когда я слушал эти рассуждения Станислава Белковского на «Эхо Москвы» о «бархатных революциях», то я болезненно отреагировал на равнодушное, снисходительное отношение этого несомненно талантливого политолога к перестройке. Складывается впечатление, что происходит какое-то сближение в отношении к перестройке наших нынешних «крымнашевских» патриотов и якобы либералов, как Станислав Белковский. Кем был бы Белковский, если бы не было перестройки Горбачева?!!

И правда состоит в том, что нынешние постсоветские люди еще меньше осознают противоестественность советской системы, противоестественность запрета на свободу слова, на собственное мнение, чем мы, советские люди. Отсюда и отношение подавляющей части современных россиян к юбилею падения Берлинской стены как к чему-то чужому, не имеющему к нам никакого отношения. У нас вообще нет понимания того, что СССР после освобождения народов Восточной Европы от гитлеровской оккупации или от власти примкнувшей к созданному Гитлером Антикоминтерновскому пакту, как в Румынии, Болгарии и Венгрии, экспортировали, в свою очередь, в страны Восточной Европы самый жестокий и деспотичный в истории человечества тоталитаризм. Путин прав, когда он говорит, что основной целью СССР был «экспорт коммунизма в другие страны».