Но пока что нет в помине русской жизни, о которой мечтали герои моего рассказа, и прежде всего Василий Розанов. Пока русская власть будет одержима очередной русской мессианской идеей, очередным русским «невозможным», будет сохраняться в том виде, каким он был всегда, жестокий дикий русский быт, и будет сохраняться пренебрежение к мукам своих соотечественников. За всеми нынешними разговорами о ценности русского суверенитета, «русской субъектности», за всеми этими радостями от того, что «Россия – не Запад», скрывается страшная правда и о России, и о современном русском человеке. Мы на самом деле, как видно, ничего не хотим сделать всерьез для очеловечивания русской жизни и русского быта. А ведь, оказывается, о чем не любят вспоминать патриоты «крымнашевской» России, что Россия как отличалась жестокостью быта, как отличалась жестокостью по отношению друг к другу, так и отличается. Как выясняется, у нас на 100 тысяч населения совершается почти в 15 раз больше убийств, чем в Австрии. У них показатель меньше единицы на 100 тысяч населения, а у нас показатель убийств больше 10 на те же 100 тысяч населения. И только Украина, желающая во что бы то ни стало попасть на Запад, близка по этому показателю к нам: у них более 6 убийств на 100 тысяч населения. И нет у нас до сих пор понимания, что исправление исторических ошибок Хрущева, которое остановило рост благосостояния населения России, которое привело к росту нищих, живущих ниже черты бедности, не только, как выяснилось, не оживляет русский патриотизм, ощущение единства твоей жизни с Отечеством, а, напротив, способствует росту нигилизма, утрате даже у простых людей веры в Россию, веры в ее будущее. На самом деле «русская весна» 2014 года убила у простых людей веру в будущее России, интерес к будущему. Сравните количество молодых людей, которые мечтали уехать из России на Запад до «русской весны» 2014 года, и количество молодых людей, которые хотят покинуть Россию сейчас, спустя 6 лет после присоединения Крыма, и вы поймете, о чем я говорю. 70 процентов молодых людей сегодня мечтают покинуть Россию!
Наследники Ленина и Сталина не понимали, что русский коммунизм, который породил не существовавший в царской России тотальный дефицит всего, что необходимо для жизни, и самое главное – нехватку продуктов питания, на самом деле мертв и держится только на скрепах советской лагерной жизни. И, на мой взгляд, нынешняя власть не понимает, что «великодержавность» и «суверенность» России Путина, породившая неуклонное снижение уровня жизни, может окончиться тем же, чем окончилась «суверенность» идеи коммунизма.
Отсюда и произошедшее на наших глазах вытеснение всех серьезных проблем, реальных угроз духовному и экономическому здоровью России навязчивой милитаризацией сознания, рассказами об уникальности русских ракет. И, обратите внимание, до сих пор ни Путин, ни пропагандисты посткрымской России не говорят о том, что на самом деле подтачивает постепенно основы нашей русской национальной жизни. Когда-то Путин говорил о необходимости догнать по производительности труда если не Германию, то хотя бы Португалию. Теперь же эта проблема отставания России в сфере производительности труда, отставания в сфере конкурентоспособности нашей экономики, наукоемкости экспорта и т. д. сняты с повестки дня. Сегодня, как свидетельствуют различного рода пресс-конференции Путина, нас куда больше волнует зависимость Зеленского от настроения украинских националистов. Я еще в «нулевые» обращал внимание, что Путин никогда в своих традиционных пресс-конференциях не обращается к проблеме морального здоровья русской нации, не обращает внимание ни на причины российской преступности, российской агрессивности, российской наркомании и т. д.
И ушла из нашей идеологии, из наших средств массовой информации вообще правда о нашей русской жизни, правда о советской истории. Ушла в небытие правда о потерях СССР во время Второй мировой войны, правда о голодоморе и «большом терроре» конца 1930-х уже воспринимается многими как «очернительство советской истории», как русофобия. Так и непреодоленная убогость русского быта, цивилизационное отставание современной России от современного Запада ровно на полвека, стимулирует актуальность «русской идеи», веры в особое предназначение России, стимулирует все эти разговоры об «особой русской цивилизации», разговоры о том, что «Россия – не Запад». А раз Россия не Запад, то просто вредны все эти рассуждения о человеческой цене русских побед, о цене человеческой личности, о цене человеческой жизни. Отсюда и нынешний духовный, моральный тупик, из которого не видно выхода. А, может быть, причиной тому не только усталость Путина от поиска путей борьбы с русской нищетой, но и порожденный семидесятилетием русского коммунизма нигилизм в отношении человека и всего человеческого. Кстати, до сих пор никто не занимается серьезным исследованием деформирующего влияния «советского принципа» на духовное здоровье современной российской нации. Наши либералы вообще проявляют «сдержанное отношение» к наследству русских мыслителей, посвященное анализу русского национального характера, а «крымнашевские» патриоты, в силу своего мракобесия и изуверства мысли, вообще не хотят видеть правду жизни, говорить правду.
И я думаю, что причины традиционного ухода правителей России в традиционную русскую мечтательность, причины периодического возрождения славянофильской «русской идеи» надо искать в том, о чем предупреждал еще Николай Васильевич Гоголь. Все дело в том, говорил он, что когда смотришь вниз, под ноги, и видишь убогость и дикость русской жизни, то становится страшно. И чтобы на душе стало легче, начинаешь «пялить глаза в будущее». И я думаю, что идея борьбы за подлинный русский суверенитет, за подлинную субъектность в мировой политике появилась у Путина тогда, когда он осознал невозможность при всех своих усилиях что-то изменить к лучшему в нашем русском быте, в нашей русской жизни. И, действительно, когда сам президент должен проверять, построили ли новые жилища для жертв природных катастроф или нет, то, несомненно, он устанет от необходимости постоянно быть у пульта ручного управления борьбы с нашей нищетой. Отсюда и идея олимпиады в Сочи, на которой русские обязательно должны были победить, и, как оказалось, губительная идея во что бы то ни стало притащить Украину в Таможенный союз. Я никого и ничего не оправдываю, я просто пытаюсь понять, почему периодически в русской истории правители, вопреки всякой логике, начинают искать спасение страны в реализации мистики «русской идеи». Кстати, как я уже сказал, об этом подробно рассказал Николай Васильевич Гоголь в своих «Избранных местах переписки с друзьями». Он честно сказал: весь этот интерес к «русской идее» – не столько от особой русской духовности, сколько от нашей русской лени, от нежелания в конце концов засучить рукава и, не уставая, десятилетиями заниматься облагораживанием русской жизни и русского быта. Я лично, когда есть возможность, не ленюсь и цитирую в своих книгах и статьях мысли Николая Васильевича на этот счет. В начале 1980-х я цитировал эти слова Гоголя о нашей привычке «пялить глаза в будущее» в полемике с Ричардом Косолаповым, который считал, что советскую экономику спасет переход от колхозов к совхозам, вообще к коммунистической организации производства. Сегодня эти мысли Николая Васильевича Гоголя актуальны, как я уже сказал, в связи с нынешней верой, что достижения России на пути роста ее влияния в мировой политике выведут из сознания людей правду о нашем пустеющем изо дня в день холодильнике. «От того и беда вся, – говорил Н. В. Гоголь, – что, как только всмотревшись в настоящее, заметим мы, что иное в нем горестно и грустно, другое просто гадко или же делается не так, как бы нам хотелось, мы махаем на все рукой и давай пялить глаза в будущее»[157]. Отсюда, от горестности нашей русской жизни, объяснял Н. В. Гоголь, и наше славянофильство, наша вера в особую русскую миссию. С его точки зрения, наше славянофильство произошло от сознания того, что без чудес мы обычным путем, через труд, никогда не уйдем от убогости русской жизни. И, кстати, у наших славянофилов чудо связывалось, как и у диалектика Карла Маркса, с идеей скачка, с идеей, что из ничего родится многое, родится то, чего никогда не было. Хвастать нам нечем, объяснял Николай Гоголь, а потому мы хвастаем тем, что не сделали и, наверное, не сделаем, «хвастаем будущим». «У нас, – писал Н. Гоголь, – еще не сделавши дело, им хвастаются»[158]. Хвастаем, как Николай Бердяев, не тем русским коммунизмом, который есть, который создали Ленин и Сталин, а который якобы неизбежно придет после того, как русский человек «дойдет до дна» мук, порожденных советской системой.
Я уже многое сказал об изначальной античеловечности мессианизма «русской идеи», в том числе и об откровенном моральном уродстве веры Николая Бердяева в пришествие подлинного коммунизма, который якобы придет на смену капитализму с его эксплуатацией человека человеком. Но все же Николай Бердяев в годы гражданской войны возвращался к Достоевскому, учившему в своих «Бесах», что нет ничего более дьявольского, чем «мечта о невозможном», что ничто так не убивает живое и жизнь, как мертвечина пустого идеала. Тогда речь шла о невозможном как о мечте о всеобщем равенстве. «Шигалевщина», писал Н. Бердяев в статье, написанной летом 1919 года, есть иступленная страсть к равенству, доведенная до конца, до предела, до небытия. «Безбрежная социальная мечтательность, – писал здесь, во время революции, Николай Бердяев, – ведет к истреблению бытия со всеми его богатствами, она у фанатиков перерождается в зло. Социальная мечтательность совсем не невинная вещь. Это понимал Достоевский… Во имя равенства мечтательность эта хотела истребить Бога и Божий мир»[159].
Как я уже показал выше, уходящий в мир иной Николай Бердяев в своей «Русской идее» перечеркнул все, что он сказал о дьявольской природе русской социальной мечтательности. Но, на мой взгляд, трагедия состоит в том, что Россия снова потеряла разум, потеряла чувство реальности и живет, посвящает всю свою жизнь очередной вере в невозможное, очередной безбрежной социальной мечтательности. Мне думается, что наша вера в то, что возможно возродить русское былое великодержавие, которого, кстати, в экономическом и культурном смысле никогда не было, наша вера в то, что можно изолировать себя от западной цивилизации и сохранить себя, есть пустая, опасная мечта.
Когда же русские увидят в себе человека?
О гуманистической глубине «веховской» идеологии
Я снова заставил себя от корки до корки прочитать «Библию русскости». «Ветхий завет» – «Вехи», «Новый завет» – сборник «Из глубины». «Вехи» я штудировал третий раз в жизни. Они были доступны нам, студентам философского факультета МГУ, в середине 1960-х, когда мы готовились сдавать экзамен по истории русской философии. Сборник «Из глубины» у меня постоянно на письменном столе с 1991 года. Он был издан по инициативе сына Александра Яковлева издательством «Правда». Но теперь я снова с ручкой в руках, выделяя самые важные для себя мысли, прошелся по страницам этого сакраментального памятника могущества русского ума.
И чтобы проследить связь времен, я снова, страничка за страничкой, вгрызался уже в текст сборника статей «Из-под глыб», задуманного Александром Солженицыным как попытка актуализации «веховского» антикоммунизма. Сборник «Из-под глыб» был издан УМСА Press в Париже в 1974 году на русском языке. И в силу своих способностей я попытаюсь в предложенном читателям тексте актуализировать уже все три, названные мной памятники русской общественной мысли.
Скажу сразу, на мой взгляд, некоторые из статей подготовленного Александром Солженицыным сборника «Из-под глыб» по качеству мышления, по способности погружения в русскую душу не уступают лучшим статьям из сборников «Вехи» и «Из глубины». Несомненно, не известный мне Ф. Корсаков, автор статьи «Русские судьбы», был не меньше погружен своей душой в русскую историю, чем создатели «веховской» идеологии.
Так вот, за более чем полвека периодического погружения в Старый и Новый завет «веховской» идеологии я каждый раз по-иному сопереживал эти тексты. В студенческие годы в середине 1960-х тексты «Вех» были для меня актуальны своим разоблачением псевдонаучности марксизма. Моя собственная азбука антикоммунизма, изданная еще во времена СССР издательством «Молодая гвардия» в 1990-м году под названием «Насилие лжи, или почему заблудился призрак коммунизма», была написана как раз под влиянием «Вех». В начале 1990-х, когда я вел борьбу с необольшевиками из окружения Ельцина, с теми, кто утверждал, что «демократической России нечего взять из русского прошлого», моей душе была уже созвучна «веховская» критика национального, религиозного и государственного отщепенства революционной интеллигенции. В нулевые я на основе статей Петра Струве и Семена Франка из сборника «Из глубины» попытался в систематической форме изложить основные принципы русского просвещенного патриотизма. Кстати, несомненная ценность статьи Семена Франка «De profundis» из сборника «Из глубины» состоит в том, что в нем суммирована и вся аргументация «Вех», разоблачающая мистицизм веры Карла Маркса в возможность «скачка из царства необходимости в царство свободы», и вся «веховская» критика национального нигилизма и социалистической и либеральной интеллигенции. Я до сих пор убежден, что Семен Франк в сборниках «Вехи» и «Из глубины» наиболее последовательно защищает ценности европейского гуманизма, ценность человека, его достоинства и его жизни.
Но сегодня, уже в ноябре 2017 года, накануне столетнего юбилея того, что идеологи «веховства» называли «октябрьским переворотом», я нашел в этих сборниках нечто новое, что оставалось для меня в тени все полвека со дня знакомства с их текстами. Сегодня я наконец-то увидел не только то, что на самом деле нет «веховской» философии как чего-то целостного, единого, но и то, что авторы сборников «Вехи» и «Из глубины», каждый в отдельности, несут в своем мировоззрении какие-то глубинные, неосознанные противоречия. Даже у самого цельного и последовательного автора этих произведений, к примеру, у Семена Франка, мысли, рожденные верой, сердцем, как-то далеко отстают от мыслей и выводов, рожденных работой ума, анализом того, что есть, что было. Что я имею в виду? А именно то, что оптимизм в отношении будущего России, в отношении ее духовного возрождения, который декларируют все без исключения авторы сборника «Из глубины», обоснован куда меньше, чем приговор русскому народу, обвиненному в этих текстах в убийстве своей страны, своей церкви, в надругательстве над своими же собственными национальными святынями. «Если России суждено еще возродиться, – чудо, в которое, вопреки всему, мы хотим верить, пока мы живы, – писал Cемен Франк, – то, – это возрождение может быть теперь лишь подлинным воскресением, восстанием из мертвых, с новой душой и совсем иной, новой жизнью. И первым условием этого возрождения должно быть полное, окончательное осознание как всей глубины нашего падения, так и его последних, подлинно реальных духовных причин… А если даже нам действительно суждено погибнуть, то и тогда дух жизни влечет нас погибнуть не в сонном замирании мысли и воли, а с ясным сознанием, передав векам и народам… глубоко осознанное покаяние»[160].
Об этом же – Николай Бердяев, но с большим, чем у Семена Франка, оптимизмом. «Русский народ низко пал, но в нем скрыты великие возможности, и ему могут раскрыться великие дали. Идея народа, замысел Божий о нем остается и после того, как народ пал, изменил своей цели и подверг свое национальное и государственное величайшим унижениям. Меньшинство может остаться верным положительной и творческой идее народа, и из него может начаться возрождение. Но путь к возрождению лежит через покаяние, через сознание своих грехов, через очищение духа народного от духов бесовских»[161].
О том же – И. А. Покровский в своем «Перуновом заклятье»: «Не хочется верить, что то, что мы переживаем, есть действительно смерть русского народа и русского государства, что это подлинный конец, могила. В тоске оглядываешься кругом: где же спаситель? И какой-то голос подсказывает: он там, в том же русском народе, ныне столь яростно рвущем себя на клочки; он там – в его здравом инстинкте и здравом смысле, ныне столь затуманенном и извращенном налетевшими на него крикливыми лозунгами»[162]. И. А. Покровский связывает эту свою веру в спасение России, как Семен Франк и Николай Бердяев, опять с покаянием всей русской нации (и не только народа): «Велик грех, велико должно быть и искупление. За месяцами греха должны последовать долгие десятилетия покаяния и трудной работы для воссоздания рассыпавшегося Отечества»[163].
И, наконец, о том же, о грядущем, необходимом для спасения России. Я имею в виду слова В. Н. Муравьева о покаянии в его статье «Рев племени»: «Покаяние русского народа совершится возвращением его через русское будущее к русскому прошлому или воскресением его через прошлое к будущему, что одно и то же. При свете древней истины, указующей грядущий путь, русский народ познает свою внутреннюю скверну, свой грех лживости, корысти, алчности и разделения»[164].
И здесь встает проблема, которой не существовало у меня как у читателя сборника «Из глубины» четверть века назад и которая очень мучает меня сегодня: а что на самом деле должно было подтолкнуть русский народ, который, по словам авторов этого сборника, отдал себя во власть корысти, алчности, зависти, подтолкнуть русский народ, у которого, как говорят авторы сборника «этический уровень… души невысок», к духовному прозрению, к оздоровлению мыслей и чувств? Если раньше, как показала революция, для русского народа жизнь человеческая ничего не стоила, то почему она вдруг станет для него ценностью после ужасов и кошмаров этой большевистской революции?
Конечно, никто из авторов сборника «Из глубины» не мог предвидеть, что навязанная большевиками русскому большинству, которое на самом деле составляло более 90 % населения, противоестественная советская система просуществует более 70 лет. Никто тогда, в 1918 году, не мог предвидеть, что советская система рассыплется тогда, когда от современного им русского человека уже ничего не останется. Но, с другой стороны, ведь было очевидно, что советская система, созданная большевиками, как раз и была направлена на фиксацию тех особенностей русского национального сознания, которые помогли ей прийти к власти. Советская система укрепляла традиционный русский патернализм, многовековую привычку к самодержавию существующей власти, уравнительному подходу в экономике, углублению дефицита правового сознания, дефицита чувства реальности и т. д. Авторы сборника «Из глубины» не могли предвидеть, что оказалось открытием и лично для меня как одного из идеологов перестройки, что само по себе преодоление безграмотности населения, появление армии людей с высшим образованием в условиях сохранения традиционного русского всевластия не ведет к изменению политической культуры русских, не рождает ни активности мысли, ни чувства сомнения, не ведет к преодолению страха перед собственным мнением.