Цыганка кладет на стол череп какой-то птицы и потемневший от времени кинжал. По моей спине пробегает холодок.

- Ленту. – Просит Анна, подворачивая рукава своей рубашки.

Я послушно задираю кофточку, отвязываю шелковую ленту с пояса и протягиваю ей. Цыганка подобно ищейке обнюхивает ее и презрительно морщится. Мне становится не по себе. Чем таким может пахнуть моя лента? Она скривилась так, будто та воняет тягучим смрадом.

- Садись. – Отрезает.

Ну, хорошо.

Я могла бы и возразить, но ощущаю, что цыганка чем-то сильно встревожена. Может, серьезно готовится к тому, что сейчас должно произойти.

Сара говорила, ее мать потратит на это действо много сил, так что не стоит усложнять ей процесс своим сопротивлением. Несмотря на то, что я не чувствую сейчас никакой торжественности или благоговения, мой интерес к происходящему только усиливается. Еще немного, и мы узнаем обо мне все.

- Последний штрих. – Говорит Сара, устанавливая на стол большое круглое зеркало в металлической раме. Оно покрыто мелкой рябью рыжеватых точек – значит, старинное. – И веревка. Два мотка, мам, все верно?

- Да. Иди, вымой руки по локоть.

Я сажусь в кресло. Анна принимает у дочери веревки и подходит ко мне.

- Клади руки на подлокотники.

- Зачем? – Спрашиваю я.

Но кладу.

- Чтобы не прервать сеанс, если станет страшно.

Ее слова пугают меня, но я не шевелюсь. Молча, наблюдаю за тем, как женщина толстыми, грубыми кручеными веревками обвязывает мои запястья и фиксирует их узлами. Ради интереса пытаюсь дернуться – бесполезно. Узлы настолько крепки, что доставляют дискомфорт. Похоже, после сеанса у меня останутся следы на коже.

- Я готова. – Сообщает Сара, вытирая руки.

- Зажигай свечи. – Командует ее мать.

Ободряюще подмигнув мне, Сара плотно зашторивает окна, а затем начинает зажигать свечи и расставлять их по кругу так, что я оказываюсь в центре.

Анна придвигает к моему креслу столик.

- Готова?