Микке смущен, и ему хочется расправить рукава, но руки заняты кистью и краской.

- То есть, это слова песен? – Я пытаюсь присмотреться к рисункам и разглядеть в этих каракулях знакомые буквы, но они больше похожи на старинные руны или какие-то загадочные значки. – Ты пишешь песни?

- Не совсем. – Микаэль возвращается к покраске.

Я придвигаю ему стремянку и придерживаю, пока он взбирается по ней наверх. У меня хватает такта терпеливо дожидаться пояснения – если оно последует, разумеется.

Молчу. Молчу. Жду. Ждать становится все труднее.

- Это йойк. – вдруг выпаливает он.

- Что? – Гляжу на него снизу вверх.

- Йойк. Саамское песнопение.

- В смысле, народные песни?

- И да, и нет. Эти песни – очень личное.

- Так ты саам? – Интересуюсь я.

Парень замирает с кистью в руке. Вздыхает.

Не понимаю, что такого в этом вопросе. Что я сказала плохого?

Не понимаю, как он реагирует. Смущается? Злится? Обижен?

Микке опускает голову и долго смотрит на меня. Будто что-то ищет в моем лице такое… знаете, когда пытаешься понять, специально тебя человек оскорбил, или просто сам по себе невежда.

- Да. – Его ответ выходит коротким.

- Я что-то не то сказала? – Спрашиваю с сожалением.

- Нет, все в порядке. – Микке натянуто улыбается, и его поза меняется. – Просто я на секунду забыл, что ты не местная. Ты ведь не в курсе, что таких, как я, тут… мягко говоря, опасаются.

- Почему?

Мой вопрос, видимо, кажется ему искренним – теперь Микке улыбается по-настоящему.