– Располагайся, Алексей, чувствуй себя как дома. Может душ примешь? И вообще – будете у нас гостить – квартира большая… все же мы, если и не родные, то, надеюсь, друзья. Мало ли что в жизни бывает… Всякие глупости.. – обнял за плечи бывшего зятя Дорогов. -Спасибо, Михаил Александрович.. Я не надолго. У меня кое– какие дела в Архангельском конном заводе. И вот Максима хотел вам показать и с Викторией повидаться… Большая уже, наверно? -Ох, и не узнаешь, совсем барышня! Да вот и они, побежала Татьяна Ивановна открывать дверь.

Какое-то время они стали по разным концам коридора, не решаясь преодолеть пространство, и не зная как и что сказать. В дверях гостиной Алексей с мальчиком, держащим в руках что-то малиновое, пестрое, в передней – худенькая девочка с двумя косами вдоль спины и запыхавшаяся Евгения, с трудом носившая семимесячный живот. – "Привет!" -"Привет!" обменялись репликами взрослые, а Максим направился к пришедшим, протягивая вышитый платок.

– Это тебе мама-Женя, Катя для тебя специально самый лучший на базаре выбрала. А это для Виктории – пояс кавказский. Такие невестам дарят! И торжественно, как суворовец на балу, подошел к Виктории. … Рано утром они все вчетвером поехали на Архангельский конезавод. В электричке их принимали за семью и уступали место беременной Евгении. Они вышли в тамбур – Алексею хотелось курить, а Жене – постоять рядом, да и поясницу сильно ломило.

– Ты изменился. Куришь вот. И седина появилась.

– Еще бы – "трудная цирковая жизнь", – улыбнулся Алексей. А еще голова иногда страшно болит дня по два – по три, это последствия той травмы, колено левое шалит – привычный вывих – да что там говорить пенсионер!

– Зато уважаемый мэтр! Представляю как тебя ученики любят и актеры уважают, – добавила Женя, зная о новом поприще мужа, как тренера и как постановщика.

– А знаешь, не так уж плохо вышло. Ученики замечательные есть да и с Максимом мне крупно повезло. Как специально для манежа парнишка создан. Он меня сильно выручил тогда… В общем, когда одиноко было. Спасибо, что отдала… Да ты сама сейчас увидишь, его к лошадям как магнитом тянет. Вот ведь миситка – моя заговорила наследственность!..

На конезаводе Алексея встречали с распростертыми объятиями – он у них и консультант, и эксперт на аукционах и покупатель.

Гостям показали конюшни с именитыми производителями и баснословно дорогим элитным молодняком, а потом отвели к манежу, где объезжали лошадей специальные жокеи. Евгения пропускала мимо ушей комментарии сопровождавшего инструктора-коневода, расписывающего со знанием дела достоинства своих питомцев и вдруг увидела как рванулась вперед Виктория, выпустив ее руку. Завидя Алексея, ведущего под уздцы вороную крепкую кобылку с маленьким седоком на спине, девочка, сохранявшая до того момента взрослое молчаливое достоинство, кинулась навстречу, голося во всю мочь:

– Папа, папочка!. … Виктория в эти дни никак не могла определиться с обращением к Алексею и от этого даже немного сторонилась его. Ведь был уже папа-Леня – совершенно нормальный, добрый… Она, конечно, помнила Алексея и поначалу сильно скучала, даже плакала тайком в подушку, а потом все куда-то исчезло, скрылось под слоем новых впечатлений, чтобы вырваться бурным фейерверком именно теперь.

– Папа, папочка! – лошади, цирк, опилки и прожектора, победа и страх… Какой-то крохотный и очень затейливый ключик щелкнул в потайной дверце ее души, выпустив на свет целый мир, скрестивший детство и волшебство. Запах… Наверно, этот особый запах и лошадиные губы, берущие с ладони кусочки хлеба.

– Я тоже, я тоже хочу! – кричала Виктория бегом пересекая манеж. И вот Евгения увидела, как сидит на лошади ее девочка, вцепившись в гриву, а Леша идет рядом, страхуя каждое ее движение. Напряжение Вики быстро прошло, вернулся прежний, притаившийся где-то в спинном мозге опыт, и она попросила:

– Отпусти, пожалуйста, я сама!

– Не бойся, Женя, это совсем смирная старая кобыла. Учебное пособие, Ветеран труда, – шепнул на ходу Алексей. Какой уж там ветеран: Звездочка пошла рысью, унося забывшую обо всем на свете, счастливую Викторию. Девочка не хотела спускаться на землю, а просилась постоять в седле, но Леша объяснил, что циркового седла здесь нет, а без него ей теперь нельзя – уже большая. Зато Максим показал целую программу – выездку, прыжки и сальто на траве и даже стойку на руках в седле.

Евгения обмирала от страха и гордости. Дети, резвившиеся на лужайке, казались ей прекрасными, смелыми, необыкновенными. А то, что проделывал Алексей с Максимом, было просто невероятным, аж сердце зашлось.

– Прошу тебя, Леша, хватит, – взмолилась она. – А то я рожу прямо здесь преждевременно. Страх-то какой! И они засмеялись оба, простив в это мгновение друг другу все. Алексей обнял за плечи Женю.

– Навались-ка на меня сильнее, старушка, наверно, устала совсем… А все же здорово, что у тебя будет еще малыш. щщщщ …В начале сентября в роддоме немецкого города R Женя родила Анечку, осчастливив заждавшегося ребенка Леонида. Он был хорошим, заботливым мужем. Сильно выматывался на работе, не успевал заниматься с Викой, а теперь и с младшей понянчиться. Евгения считала бы себя абсолютно счастливой, если бы не знала, что где-то на этом свете живут Алексей и Максим, которых временами до жути хотелось видеть.

"Господи, – молила она. Помоги им быть счастливыми. Хотя бы как я." И виновато бросала на раскаленную тефлоновую сковородку шматок парного нежного мяса. Сознание вины чаще всего преследовало Евгению во время трапезы, в магазине или у плиты. Так уж устроена славянская душа – скорбит о голодных, сирых и босых. И у Евгении мысль занозой свербит – уж не голодны ли, есть ли у парня одежда, дом, уют? Она накупила Максиму целую коробку вещей вплоть до дубленки лет на 10 и для Алексея – огромный теплый канадский свитер. Большего она не могла себе позволить – не имела права заботиться. И знала: что-то более значительное он не возьмет.

Осенью 1982 стряслось много всякого. Шорников Леонид получил назначение в Кабул, где находился ограниченный контингент войск Советской Армии. Отставника Дорогова свалил инфаркт. А тут еще – "всенародное горе". Двенадцатого ноября с шести утра по всем программам радио зазвучала траурная музыка, сплошным потоком захлестнувшая убитую горем страну – умер Леонид Ильич Брежнев. И так у Евгении на душе тяжело, через недель в Кабул выезжать надо, отец в больнице а здесь скорбные траурные репортажи В прихожей робкий звонок.

– Кого еще там несет? – закинула Женя в ванну грязные пеленки. За дверью стоял Алексей.