— Что нам делать дальше, о шейх? — спросил я.
Он смахнул рукавом пот со лба и огляделся.
— Мы где-то в южной части Аравийской пустыни, — сказал он. — В Руб-аль-Хали.
Пустая четверть. Это меня не обнадежило.
— Где тут ближайший город? — спросил я.
Папа коротко улыбнулся мне:
— В Руб-аль-Хали нет городов. Ни единого города на четверть миллиона квадратных миль песка. Здесь, конечно, есть маленькие группы кочевников, странствующих по дюнам, — они двигаются от источника к источнику, выискивая пастбища для своих верблюдов и коз. Если мы надеемся найти источник, то удача должна привести нас к одному из бедуинских кланов.
— А если нам это не удастся?
Папа провел по фляге рукой:
— Здесь по галлону воды на каждого. Если мы е станем идти днем, постараемся тщательно экономить воду и проходить, сколько сможем, в ночные холодные часы, то проживем четыре дня.
Это было хуже моих самых пессимистических предположений. Я тяжело опустился на песок. Много лет назад, когда я ребенком жил в Алжире, я читал об этих местах. Я подумал, что книги не слишком преувеличивали их ужас. Это делало название Руб-аль-Хали более страшным, чем Сахара. Сахара была нашей пустыней, и я не мог поверить, что где-нибудь на Земле может быть место более безлюдное, чем она. Похоже, я ошибался. Я также вспомнил, что некий западный путешественник в своих мемуарах назвал Руб-аль-Хали «местом Великого зла».
Глава 4
Согласно мнению отдельных географов Аравийская пустыня есть продолжение Сахары. Большая часть Аравийского полуострова безлюдна и пуста. Населенные районы расположены вдоль Средиземного, Красного и Аравийского морей, потом у Аравийского залива — другие зовут его Персидским — и в плодородном полумесяце на месте древней Месопотамии.
Сахара обширнее, но в Аравийской пустыне больше песка. Будучи мальчишкой, я представлял себе Сахару выжженной, бесконечной, полной песка, но это не слишком верно. Сахара большей частью состоит из каменистых плато, сухих, покрытых гравием равнин и гряд открытых ветрам гор. Пески занимают только десять процентов территории пустыни. Часть Аравийской пустыни, называемой Руб-аль-Хали, в этом смысле превосходит Сахару на тридцать процентов. Насколько я понимал, она представляла собой песок от края до края, и больше ничего.
А какая разница?
Я прищурил глаза, почти закрыл, и посмотрел на мучительно яркое небо. В этом смертельно опасном месте было хорошо лишь то, что оно было слишком опасно, даже для стервятников. Я был избавлен от лишающего мужества зрелища кружащих в вышине крылатых пожирателей падали, ожидающих, когда я соизволю умереть.
Я просто решил не умирать. Я не говорил об этом с Фридландер-Беем, но был уверен, что он чувствует то же самое. Мы сидели с подветренной тороны высокой, нанесенной ветром дюны. Я подумал, что температура уже достигла сотни градусов по Фаренгейту, а то и выше. Солнце вскарабкалось высоко, но полдень еще не наступил — скоро станет еще жарче.
— Пей воду, когда почувствуешь жажду, племянник мой, — сказал мне Папа. — Я видел людей, умиравших от обезвоживания, потому что они слишком тряслись над своими флягами. Пить слишком мало воды — все равно что лить ее на землю. На такой жаре тебе понадобится около галлона в день. Две-три кварты не сохранят жизни.
— У нас только по галлону на душу, о шейх, — сказал я.
— Когда эта вода кончится, найдем еще. Мы можем наткнуться на тропу,