— Переодевайся!
Миллиметр, сидя на корточках у рюкзака, боязливо съежилась.
— Чего ты, Тим?..
— Я сказал: переодевайся! — прикрикнул Тимка.
Ася взяла рубаху и стала натягивать поверх грязной кофточки.
— Кофту можно бы скинуть! — заметил Тимка.
— Я потом… — виновато всхлипнула Ася, запихивая брюки и шерстяную безрукавку в рюкзак.
Тимка хотел высказаться по поводу ее неуместной стыдливости, но нельзя было тратить время. Он отыскал в кухне аптечку: вату, бинты, йод — и, вскинув большой отцовский рюкзак за плечи, подхватил авоську с консервами.
— Идем!
Ася, нырнув за его спину, затолкала подол рубахи под юбку.
На лестнице и в подъезде никого не было.
А на улице уже темнела глухая, тревожная ночь. Ниточка догоревшей зари едва просматривалась над Семеновскими холмами, и где-то далеко-далеко мерцали над горизонтом неяркие всполохи. Слух улавливал чуть слышные отзвуки канонады с той стороны.
До самой бухты шли молча. Тимка вышагивал впереди. Ася, то чуть отставая, то бегом догоняя его, едва поспевала следом.
Около развалин рыбокомбината Тимка сбросил рюкзак на землю, немножко передохнул. Хорошо, что он отыскал это убежище…
Предупредив Асю, чтобы не разгибалась и не делала лишних движений, он втолкнул ее в низенький лаз под каменной плитой, сунул к ее ногам рюкзак, авоську с консервами, влез сам и передвинул деревянную балку над головой так, что она прикрыла вход.
Дальше передвигался, переставляя сначала рюкзак, потом авоську, потом за руку уводил вперед на полтора — два метра Асю.
Наконец они оказались под косо лежащей плитой, где хоть и нельзя было разогнуться, но хватало места, чтобы сесть и даже вытянуться на земле, когда придет время спать. Зажгли фонарик.
— Не обвалится?.. — тихо спросила Ася, тронув каменную плиту над головой.
Тимка пожал плечами:
— С какой стати… — Он вытащил из рюкзака плащ, одеяло, подушечку, велел расстелить на земле плащ и одно одеяло поверх него. Потом уселся лицом к темному проходу в развалинах. — Надень брюки, подверни. И надень безрукавку. Будет холодно. Грязное свое сними.