Темноволосый призрак в забавных круглых очках теперь почти все время проводил рядом с Драко, молча сидя на полу, обхватив колени и задумчиво покусывая нижнюю губу. Его присутствие было последним и единственным, что вызывало боль, а боль была последним чувством Драко, и для него давно уже не осталось ничего важного, кроме как — видеть смуглый точеный профиль, обрамленный гривой непослушных волос, и говорить, не слыша собственных слов.

Призрак всегда молчал, лишь изредка поднимая голову и глядя куда-то в пустоту, сквозь собеседника. Наверное, ему просто нечего мне сказать, решил однажды Драко, и поразился, насколько логичной показалась ему эта мысль. Но, раз он не уходит, значит, ему достаточно молчания — вдвоем со мной. В конце концов, слова — это ничто, зачем зацикливаться на вербальном общении? Ведь мы и так прекрасно знаем, что нужны друг другу. Что нам хорошо, когда мы — рядом.

Понятием «хорошо» для Драко постепенно стало любое чувство, которое он мог испытывать. Желания закончились где-то в полутьме наполненных завыванием зимнего ветра ночей, эмоции истончились, превратившись в оцепенелое опустошение, и только призрак, по-прежнему не желавший выходить на террасу и разговаривать с Драко, был медленно тающим островком каких-то чувств.

В том, что островок таял, сомневаться тоже не приходилось — все невыносимее становилось заставить себя встать по утрам, все более всепоглощающим становилось тупое, монотонное безразличие ко всему. И только мысль об одиноком призраке в гостиной выволакивала Драко из объятий сна, чтобы швырнуть в почти забытую боль, которая всегда приходила снова — стоило лишь только взглянуть в ярко-зеленые глаза, скрытые за стеклами очков.

Однажды ветер перестал быть колючим и превратился в мокрую изморозь. Драко вышел на террасу, подчиняясь его зову, и подивился странным воспоминаниям, роящимся в глубине его души. Дождь и ветер. Наверное, эти два слова что-то значили для него когда-то, потому что сейчас они принесли с собой странное смятение, вынуждая нервно сжимать кулаки и прислушиваться к собственным ощущениям.

Единственное, что пришло Драко в голову — полет прекрасен, но иногда его нужно успеть остановить. Мысль тоже как-то коррелировала со знакомым призраком, поселившимся в гостиной.

От раздумий, как всегда, невыносимо разболелась голова, и впервые Драко не стал продираться сквозь наваливающееся тошнотворное равнодушие, докапываясь до истины. Ему было все равно — и на самом деле уже давно, просто какое-то ребяческое упрямство ни в какую не позволяло признать это и забросить все бесплодные попытки что-то вспомнить.

Какой смысл вспоминать, если результат уже никому не интересен? Тем более, что и сил на это никаких не осталось. Драко смирился, махнув рукой на то, что вызывало лишь муторное раздражение своей непредсказуемостью. Для него это перестало иметь значение.

Зачем я здесь? — тупо подумал он однажды, сидя на открытой террасе под проливным дождем. Небо грохотало грозой, раскалываясь молниями, хлеща потоками воды, пронизывая ветром. Он смотрел вверх, вглядываясь в сверкающую темноту, смаргивая капли с ресниц, и не понимал, что он делает в этом странном, чужом ему потоке жизни.

Темноволосый призрак, что всегда следовал за ним по пятам — в гостиной, в библиотеке, в столовой, на кухне, в спальне, никогда не выходил сюда, под потоки ветра. Наверное, ветер чужд для него, как для меня — все остальное, рассеянно подумал Драко, устав надеяться, что однажды тот единственный, кто оставался с ним в этом доме, найдет, что ему сказать.

Он запрокинул голову, опираясь на каменную стену, и закрыл глаза, подставляя лицо ледяным каплям. Плевать, что прикосновений тонких, смуглых, наверняка горячих пальцев мне будет не хватать, когда все закончится… Ведь все заканчивается? Мне кажется, что я хотел этого — так долго, что сам уже потерял счет дням, в которых застыло мое ожидание. Плевать на все. Я… просто устал… просто нечеловечески…

Наверное, когда он выйдет сюда следом за мной и скажет что-нибудь, глядя на меня своими теплыми глазами, это и будет окончательным финалом. Не может быть, чтобы человек молчал так долго — и заговорил просто так, как не может быть того, чтобы я ждал и желал звуков его голоса столько времени, оставшись в итоге ни с чем. Это произойдет, обязательно… уже скоро.

Драко мог бы заплакать, если бы еще был способен на такой подвиг. Он мог бы вспомнить что-то, что имело какое-то значение в его жизни — если бы такие вещи существовали для него сейчас. В той реальности, которая медленно выросла вокруг него за эту бесконечную зиму, не осталось места эмоциям, слезам и памяти. И, наверное, это было только к лучшему — Драко не верил, что в его прошлом было хоть что-то хорошее, потому что иначе он просто не мог бы в итоге оказаться здесь, один, такой. Этого просто не могло бы случиться.

Застывшие глаза, бывшие когда-то серой глубиной, бездумно смотрели в пустоту, разверзающуюся перед ними. И последней мыслью оставалось то, что, наверное, эта пустота должна быть страшной… но почему-то кажется, что хуже, чем было и прошло, уже не будет. И он рассеянно моргал, равнодушно ожидая неизбежности, как может ждать ее лишь бесконечно усталый человек, готовый к чему угодно, если это будет означать конец.

И потому, увидев однажды, что перед ним на террасе сидит на корточках темноволосый призрак в очках, Драко лишь слабо улыбнулся и с благодарностью подумал — наконец-то… Разве я не заслужил этого?

У призрака были мокрые от дождя растрепанные волосы, налипшие прядями на лоб, залитые водой стекла очков и странный взгляд — как будто он знал, что должен что-то сказать, но не мог придумать, что именно. Драко ощутил слабый всплеск интереса к его словам, хотя и знал, что будет достаточно всего лишь голоса. Голос тоже будет означать, что все закончилось.

— Ты замерз… — глухо пробормотал призрак, глядя ему в лицо. Хрипловатый голос оказался неожиданно приятным.

Драко поднял взгляд в небо и рассеянно пожал плечами.

— Здесь нет тепла, — подумав, сообщил он. — Мы — по другую сторону.

Призрак едва заметно кивнул.