Элоиза несколько секунд смотрела ему в глаза.
— Он умирает, ты это понимаешь? Умирает, и он совсем один.
Шефер кивнул:
— Да, я понимаю, но люди умирают каждый день. Невозможно каждого держать за руку.
Элоиза покачала головой. Она слишком устала, чтобы расстраиваться.
— Я и не собираюсь держать их всех за руку. Я говорю об одном человеке. Один человек, для которого я могу сделать что-то. Сейчас. Сегодня! Разве не в этом вся идея Патронажной службы?
— Да, и это очень хороший поступок, — сказал он, кивая. — Но для этого нужно иметь крепкие нервы.
— Да, я понимаю. К чему ты клонишь?
Шефер слегка пожал плечами.
— Похоже, вся эта ситуация сильно влияет на тебя.
Элоиза скользнула взглядом по покрасневшему глазу Шефера, потом по гробу и снова посмотрела на Шефера.
— Конечно, влияет, — сказала она. — Не знаю, заметил ли ты, но это были довольно тяжелые дни. Теперь Фишхоф умирает, а я пообещала ему быть рядом. Я пообещала избавить его вот от этого дерьма, — она указала на гроб.
— Элоиза, какого черта. — Шефер покачал головой со снисходительной миной на лице. — Ты же, блин, знаешь, что…
— Мне нужно домой! — Элоиза повернулась к нему спиной и направилась к машине. — Я дала обещание.
Шефер бросил сигарету и наступил на нее.
— Вот и не надо было, — пробормотал он.
10 июля, среда
Элоиза отперла дверь электронным ключом, который ей выдал «Красный крест», и вошла в полутемный вестибюль. С момента первой встречи, состоявшейся три месяца назад, промежутки между ее визитами в маленький фахверковый домик в Драгере сократились, и сегодняшнее посещение было уже третьим за неделю.
Она повесила сумку на крючок в коридоре и пошла на кухню, чтобы доложить о своем прибытии сиделке из Патронажной службы, которая, как она слышала, что-то делала там.