– Не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие! – улыбнулся казак. – Нешто мы без понятия? Коли к нам с добром, так и мы с душой.

Насчет грабежа Спешнев упомянул не случайно. Есть проблема. Атаман Донского казачьего войска Платов[4] ушел в запой. Склонен генерал к этому делу. Пока воевал с Багратионом при 2-й армии, держался. Петр Иванович сумел убедить атамана воздержаться от любимой им горчишной водки, пообещав, что вот-вот царь дарует атаману графское достоинство, поелику казак его заслужил, и Багратион о том слышал. Следует только потерпеть с водочкой. Платов прислушался, но, вернувшись в 1-ю армию, узнал, что титулом для него не пахнет. Обиделся и запил, причем, в лежку. Оставшись без пригляда, казаки ушли в разнос, принявшись грабить всех подряд. Не только французов – тех бы ладно, но и русских. Прошлись неводом по деревням и селам. Результатом стали многочисленные жалобы помещиков и чиновников, в штабе Кутузова обеспокоились. Платова приводят в чувство, к Бородино атаман протрезвеет. Еще и отличится фланговым ударом, который французы успешно парируют, но встревоженный этим Наполеон не решится бросить в бой свою гвардию. Впрочем, так было в моем времени. Как выйдет здесь – хрен знает…

Пока есть время, расскажу о себе. Зовут меня Платон, фамилия – Руцкий, отчество – Сергеевич. 31 год, не женат и не был. Работал фельдшером скорой помощи в Могилеве. Несколько лет жил за границей, во Франции и в Германии, уверенно говорю по-французски и по-немецки. Увлекался войной 1812 года, дружил с реконструкторами, даже собирался влиться в их ряды. Не мог даже предположить, насколько пригодятся эти, казалось бы, бесполезные в моем времени знания. Осенью 2019 года выехал с экипажем на срочный вызов – ДТП на магистрали. Мы везли в больницу травмированную женщину, когда столкнулись со скотовозом. Перед тем, как врезаться головой в заднюю дверь, различил заполнивший пространство кареты странный радужный пузырь… Очнулся уже здесь, в июле 1812 года, голый, как младенец, да еще с раной на голове. В ДТП я не пострадал – приласкал меня саблей вюртембергский гусар. Он же со товарищи меня ограбили, сняв даже носки. Про смартфон Самсунг (три штуки, ха-ха), деньги и прочее лучше не вспоминать. Подобрали меня, беспамятного, русские егеря, отступавшие от Салтановки. Командовал ими раненый в ногу штабс-капитан Спешнев. Я достал ему пулю из бедра, лечил; мы, можно сказать, подружились. Правда, не сразу. Поначалу Спешнев подозревал во мне шпиона. Разобрались… Ну, и начались наши приключения. На пути к Смоленску помножили на ноль роту польских шеволежеров, взяв богатую добычу. Шеволежеры оказались не абы какими, а гвардией Наполеона. За каким чертом их принесло к имению графини Хрениной, куда вышли остатки нашей роты, неизвестно, но это стало последней ошибкой в их далеко не праведной жизни. План этого боя придумал я, что принесло мне уважение со стороны Спешнева и егерей, а также графини и ее дочери. Им я представился незаконным сыном князя Друцкого-Озерского, записанным в могилевские мещане. Бастарды дворян в этом времени – обычное дело, вспомните Пьера Безухова из «Войны и мира» Толстого, так что никто не удивился. Графиня даже пообещала отдать за меня дочь, при условии, что сумею выбиться в дворяне. Я отнесся к этому скептически, а зря. Под Смоленском мы встретили Багратиона, которым оказался знакомцем Хрениной. Она и Барклая де Толли, как выяснилось, знала. Ну, так вдова генерала… Похлопотала она за нас. В результате Багратион оставил нас при себе, пополнив людьми и пушками. Егерей посадили на коней. Получилась отдельная рота специальная назначения – летучий отряд. Под Красным мы помогли Раевскому отбиться от Мюрата, под Смоленском дали прикурить моим обидчикам вюртембержцам. Затем под командованием генерала Паскевича вели бои на улицах города. В результате русская армия организованно оставила Смоленск, вывезя раненых и склады. За сии подвиги Спешнев стал командиром отдельного батальона конных егерей, майором и кавалером ордена Святой Анны третьего класса. Меня царь пожаловал чином подпоручика, перед этим возведя в потомственное Российской империи дворянское достоинство. К слову, небывалый случай. Здесь, чтобы получить офицерский чин, непременно нужно послужить в армии – пусть даже фиктивно. Например, быть записанным ребенком в какой-нибудь полк. Помните Гринева из «Капитанской дочки» Пушкина? Но, видимо, императора впечатлил захват нами вражеской батареи, а также то, что рота последней вышла из Смоленска. Еще я познакомился с организатором российской военно-полевой хирургии Яковом Васильевичем Виллие, в прошлом шотландцем Джеймсом Уайли, рассказал ему об асептике и антисептике. Надеюсь, он внедрит их в практику, директору медицинского департамента военного министерства это проще.

Я ли тому причиной, или дело в другом, но с моим появлением события в этом мире стали меняться. Смоленское сражение здесь случилось на четыре дня позже и происходило иначе. Армия Багратиона, оставленная оборонять город, встретила «Grande Armée» на заранее подготовленных позициях и заставила умыться кровью. Самим, впрочем, тоже досталось: Багратион потерял 12 тысяч человек и 23 пушки. Но зато русская армия отходила в полном порядке, не отбивая постоянные наскоки французов, как было в моем времени. Французы о нас словно забыли, и только на днях двинулись следом. Такое поведение противника, насколько знаю, преисполнило русских генералов желанием, не отходя далеко от Смоленска, дать бой. Но Кутузов эти настроения похерил. Умереть в сражении – это каждый дурак сможет, ты попробуй противника обмануть. Насчет этого светлейший князь дока, турок вон как провел. К тому же главнокомандующий понимает: чем дальше «Grande Armée» заберется в Россию, тем хуже для нее. Коммуникации у Наполеона и без того растянуты, а здесь не XX век – ни железных дорог, ни автомобилей. Все на лошадках, которые влекут повозки со скоростью пешехода. Так что Кутузов бракует позиции для генерального сражения одну за одной. Под Царевым Займищем, Дорогобужем, Вязьмой… К слову, справедливо. Позиции дрянные. Их вообще непросто выбрать. Нужно большое поле с прикрытыми флангами, а здесь местность лесистая или заросшая кустарником. Квартирмейстеры, а именно они в этом времени выбирают поле боя, загоняли лошадей. Все из-за отсутствия мозгов. Сейчас не 1941 год, нападение Наполеона не было внезапным – его ждали. Тот же Дрисский лагерь успели соорудить. Но творение немца Фуля оказалось глупостью, и его не стали оборонять. А вот заранее выбрать подходящие позиции не догадались. Более того, в штабах карт Смоленской губернии не оказалось, сейчас их спешно рисуют[5]. Бардак… Так и до Бородино докатимся, история повторится. Одно радует: в этот раз встретим французов не на спешно подготовленной позиции, а на толком обустроенной. Соорудим редуты, флеши, ретраншементы и что-нибудь еще – не силен я в фортификации. И армия будет другой. Не усталая и оборванная, изнывающая от жажды и постоянных наскоков противника, как в моем времени, а сытая и уверенная в себе. Сражение под Смоленском убедило солдат и офицеров, что французов можно бить. 40 тысяч русских выстояли против 180 тысяч французов и отступили в полном порядке. Из Москвы навстречу тянутся обозы с припасами и снаряжением, идут маршевые роты рекрутов. 2-ю армию Багратиона уже пополнили до прежней численности. Разбить Наполеона, возможно, и не разобьем, но вломим от души. Вот тут и пригодятся пушки…

Чу! Кто-то скачет. Со стороны лесной дороги приближается топот копыт. Вскакиваю с расстеленной попоны, на которой валялся. Рюмин уже поднял егерей. На поляне за опушкой в считанные секунды выстраиваются шеренги. Блестят в лучах солнца начищенные штыки. Если это французы, встретим так, что мало не покажется. Только зря тревожились. На поляну влетают бородатые всадники с пиками, одетые в синие мундиры и такие же шапки. Казаки…

– Нашли, господа! – выпаливает Чубарый, подлетев к нам. – Здесь неподалеку. Четыре шестифунтовки и около сотни прислуги.

– Немцы или французы? – интересуюсь.

– По мундирам не разобрать, – пожимает плечами хорунжий, – все в пыли. Нам без разницы.

Он щерится, показывая крупные, лошадиные зубы. На покрытом пылью лице они кажутся белыми, хотя на деле прокурены до желтизны. Любит казак трубочку.

– Николай Иванович! – смотрю на Рюмина. – Людей – на конь!

Штабс-капитан кивает и бежит к роте. Со стороны смотреть – полнейшее пренебрежение уставом и традициями: подпоручик командует старшим по чину. И ерунда, что по должности я выше – младший офицер при командире батальона. Чином и старшинством ниже? Значит, не моги. Однако командовать операцией Спешнев поручил мне. Почему? Семен искренне убежден, что мне сам черт ворожит, и некогда прибившийся к его роте фельдшер невероятно удачлив. Очень серьезный довод по нынешним временам – военные суеверны. Командиры рот не возражали: о наших Семеном подвигах известно всей армии. Был только спор: чью роту выбрать? Батальоном идти нельзя: четыре сотни людей и коней провести в тыл неприятеля сложно, да и не нужно. Последнее объяснил я. Для наскока на крупную часть батальона все равно мало, а для партизанского рейда достаточно роты. Вот и встал вопрос: какую из них взять? Захват пушек – это гарантированный орден и повышение в чине. Командиры двух рот схлестнулись в споре: каждый хвалил своих егерей и себя любимого. Молчал только бывший фельдфебель, ныне прапорщик Синицын, принявший у Спешнева нашу бывшую роту. Робеет Антип Потапович в обществе благородий, не привык еще. Ничего, это временно. Да и мы Семеном решили его егерей в рейд не брать. Во-первых, их мало вышло из Смоленска, половина роты – пополнение из рекрутов. Боевая ценность новобранцев сомнительна, пусть поучатся у ветеранов. Во-вторых, ни в одной роте армии нет стольких Георгиевских кавалеров. Знаки отличия военного ордена носят Синицын и все его унтер-офицеры, есть они и у рядовых егерей. А вот в ротах Рюмина и Голицына такого не наблюдается, хотя сражались они на подступах к Смоленску и в самом городе геройски. Обычное дело: награждают тех, кто у начальства на виду. Мы с Семеном в этом отношении вне конкуренции: отдельная рота при командующем армией. Теперь уже батальон…

Спор офицеров разрешили жребием, и он выпал Рюмину.

– Не сердитесь, Михаил Сергеевич! – улыбнулся Спешнев огорченному Голицыну. – Будет и для вас дело. Сочтемся славою. Про вас и без того в песне поют.

Чистая правда. Это я запустил в оборот песню из моего мира о корнете Оболенском и поручике Голицыне. Но там они были вымышленными героями, здесь нашлись реальные. По крайней мере, Голицын. Чин и фамилия совпали? Конечно. Герой? А как же! Значит, песня про него. Сам слышал, проезжая мимо одного из бивуаков, как чей-то голос выводил: «Не падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболенский налейте вина…» Популярна в армии, и переделанная мной егерская «Отшумели песни нашего полка». «Не обещайте деве юной любови вечной на земле» распевают во всех кавалерийских полках, в казачьих – «Только пуля казака во степи догонит». Я тут, похоже, Пахмутова и Добронравов в одном лице. Сарказм, если кто не понял…

Ведомая казаками рота втягивается на лесную дорогу. Подкованные копыта глухо месят пыль, звякает амуниция, скрипят ремни, фыркают лошади. Жужжат в воздухе слепни, атакуя потные лица. Шума производим немало, но он вязнет в приступивших к дороге елях. Время от времени пересекаем вырубки. Лес здесь спелый, места заселенные, вот и сводят потихоньку растительность мужички. Они и дорогу, по которой движемся, проложили – хрен бы иначе мы здесь пробрались. Путь разведали казаки, в таких рейдах они незаменимы.

Лес кончается, выбираемся на ржаное поле. Хлеба стоят нетронутыми – не добрались сюда французские фуражиры. Доберутся… На холме за полем – небольшая деревенька в дюжину дворов, дорога идет к ней. Колонна втягивается в селение и движется дальше. Крестьян не видно, даже детей, не бродят по улице куры и поросята. Жители ушли или спрятались. Пусть – нам они не нужны. На околице оборачиваюсь и смотрю назад. Ротные фурлейты[6] и приданные им в помощь казаки исправно гонят табун расседланных коней. Зачем они нам? Узнаете.

За деревней пересекаем болотину. Она подсохла, но копыта коней чавкают по грязи. Интересно, пушки пройдут? Догоняю Чубарого и задаю этот вопрос.

– Не тревожьтесь, Платон Сергеевич! – успокаивает хорунжий. – Еще как пройдут. Больших дождей давно не было.

Ну, ну… Чубарый, кстати, по-русски говорит правильно, а при желании – и без характерных казачьих словечек. Но при случае изображает из себя полуграмотного сына Дона. Жох…

Болотина питает небольшой ручеек, текущий в топких берегах. По нынешним временам – сокровище. Столько воды! Пересекаем его, втягиваемся в лес, вернее – рощицу и останавливаемся. По совету хорунжего спешиваемся среди деревьев и идем к опушке.