Если речь идет о работе, требующей регулярных совместных усилий, то лучше всего присутствовать при ней с начала и до конца и в течение всего времени давать повторные указания о том, как все следует делать. Перед началом каждой работы надо позаботиться о том, чтобы участники ее захватили с собой все необходимые инструменты. Надо помнить, что именно должно быть на месте, и добиться, чтобы рабочие получали все, что им положено, в инструментальной и приносили все на строительную площадку. Они ведь не видят никакой беды в том, чтобы прийти с одной только лопатой, а выданные им секач и кирку оставить лежать на земле, чтобы не так тяжело было нести. А на то, чтобы доставить потом недостающий инструмент, уходит время, которого уже не наверстать. И часто случается, что начатая из-за этого с опозданием работа не может потом никак наладиться.
Когда удар колокола возвещает конец работы, то надо как следует приглядеть за тем, чтобы весь инструмент был возвращен на место. Еще до того, как уйти со строительной площадки, надо проверить, что все, что было взято из инструментальной, налицо. Когда возвращают секачи, то никак нельзя довольствоваться тем, что число их сходится. Надо посмотреть, действительно ли это те самые, что были выданы утром. Всегда надо учитывать, что найдутся отдельные люди, которые не прочь присвоить себе хороший секач и вместо него вернуть свой старый и негодный для работы. Такая подмена может иметь место и в отношении топоров, пил, кирок и лопат.
Если во время работы вдруг хлынет дождь, то немалых усилий стоит удержать моих подопечных от того, чтобы они не разбежались и не побросали свой инструмент, который тогда легко может потеряться.
У совсем примитивных народов — и, к сожалению, не только у них одних — случается также, что если во время работы рукоять лопаты или кирки или топорище сломаются, то, вместо того чтобы принести обе половины домой, инструмент этот просто бросают. Никому не приходит в голову, что этим наносится ущерб нашей больнице, что придется покупать новую лопату, кирку или топор, вместо того чтобы сделать новую рукоять или топорище.
Работа на площадке требует настолько пристального и всестороннего наблюдения, что обеспечить его один я не в силах. Надо, чтобы нас было там по крайней мере трое. Помощниками моими в этом деле последнее время являются г-н Эрвин Матис, г-н Винь и сиделка-швейцарка Верена Шмид. Привлекаю я к этой работе и тех из моих гостей, которые способны с ней справиться. Последнее время нам помогает одна голландка, за эти несколько месяцев она приезжает к нам уже второй раз. Г-н Мишель из Страсбурга, который в течение двадцати пяти лет в свободное время принимает участие в постройке больницы, этой весной провел здесь месячный отпуск, чтобы познакомиться с ведущимися в Ламбарене работами. Большую часть этого времени он отдал нашей строительной площадке, руководя работой по прокладке рельс для наших вагонеток, на которых мы собирались перевозить землю. Он был поражен обилием и разнообразием требований, которые предъявляла ему эта работа, равно как и парижанин Ги Бартелеми, который в течение пяти месяцев помогал мне строить деревню для прокаженных.
У моих черных пациентов много хороших сторон. Главные из них — это добродушие и верность. Но, к сожалению, у них есть одна черта, которую мы находим у всех примитивных и полупримитивных народов: как постоянные работники они ненадежны. Тот, кому не приходилось иметь с ними дело, не может даже себе представить, какого напряжения и каких сил требует работа с ними на строительной площадке и сколько она приносит разочарований.
Я уже, кажется, начинаю жалеть, что так много внимания уделил тем трудностям, с которыми мы столкнулись при постройке деревни для прокаженных. Но, может быть, все же есть известный смысл в том, чтобы друзья нашего дела поняли одну из главных задач, стоящих перед теми, кто имеет дело с примитивными или полупримитивными народами: воспитать в них сознательное отношение к труду. Только когда они и в этом смысле продвинутся вперед, они придут к тому образу мыслей, который является предпосылкой настоящей культуры. Проведя известное время в общении с европейцем, если тот человек достойный, туземцы действительно начинают к ней приобщаться. Мы наблюдали это и в нашей больнице: среди туземного персонала и тех больных, которые, как например прокаженные, задерживаются у нас на длительное время, оказываются люди, которым не что иное, как воспитание трудом, дает возможность развиться духовно.
Около трети построек деревни для прокаженных готово. Среди них есть и отдельный домик, где больных этих будет принимать врач и где будет проводиться необходимое лечение. Он расположен в тени двух манговых деревьев и носит название «Дом Греты Лагерфельт». В последних письмах к этой горячей поборнице нашего дела в Швеции я рассказал ей о том, как мы строили этот дом. Она особенно им интересовалась. Построен он был на одно из ее пожертвований.
Всякий раз, когда прокаженные переселяются из полуразвалившихся хижин в новые здания, они приходят в восторг от прекрасных палат, в которых они теперь будут жить
И теперь, в старости, так же как в 1925 — 1927 годах, я снова испытываю чувство удовлетворения от того, что сумел создать для моих больных значительно более удобные помещения и при этом руководил всеми строительными работами сам. Но удовлетворение это, однако, не освобождает меня от мысли, что, будучи в течение всего этого времени занят строительством больницы, я не имел возможности жить той жизнью, которую себе прочил. Я надеялся, что наконец-то выкрою время, чтобы, наряду со спокойной врачебной работой, снова вернуться к своему письменному столу, завершить кое-какие литературные труды, которыми я занимался долгие годы, и надлежащим образом вести свою обширную корреспонденцию. Ничего этого не случилось. Я очень огорчен тем, что, несмотря на то что ради этой переписки отрываю часы от сна и несмотря на помощь, которую мне в этом деле оказывают фрейлейн Коттман и фрейлейн Сильвер, остается еще столько писем, на которые люди вправе ожидать от меня ответа, а я обманываю их ожидания. Особенно же тяготит меня, что я не успеваю выразить стольким дорогим мне людям благодарность за то, что пожертвованиями своими они дали нашей больнице возможность продержаться в самые тяжелые для нее годы. Пусть они меня за это простят и помнят, как я за все им признателен. Оттого, что я встречаю в людях вновь и вновь понимание и доброту, я испытываю прилив сил и радости, воодушевляющие меня продолжать мое дело.
О больнице в целом я напишу тогда, когда постройка деревни будет завершена и я смогу вернуться к врачебной работе.
А сейчас не могу не упомянуть, как о важном событии, о том, что с марта этого года у нас в больнице появился рентгеновский аппарат. Мы с доктором Перси решили, что больше нельзя откладывать эту покупку. Решение это было вызвано главным образом тем, что без рентгеновских снимков, позволяющих следить за состоянием легких, нет возможности проводить современное, во многих отношениях обнадеживающее лечение туберкулезных больных. Много значило и то, что познания доктора Перси в области электротехники позволили ему всецело взять на себя установку аппарата и мы были избавлены от необходимости приглашать для этого специалиста, что сэкономило нам немало средств. Голландская фабрика, приславшая нам этот изготовленный специально для тропиков аппарат, предоставила доктору Перси возможность настолько обстоятельно ознакомиться с его конструкцией, что он в случае необходимости сумеет сам его починить. Мне остается поблагодарить администрацию этой фабрики за ее исключительную любезность и все услуги, которые она нам оказала в связи с покупкою этого аппарата.
Задумано нами и еще одно нововведение в нашей больнице. Дело в том, что наши пациенты согласились наконец носить сандалии. С давних пор я уже пытался приучить их делать себе из легкого дерева или из кожи сандалии, чтобы не ходить, босиком по территории больницы, где ничего не стоит поранить ногу о колючки и разбросанные среди травы острые камни и осколки стекла. Напрасно ссылался я на то, что у Гомера красавец-бог Гермес всякий раз, отправляясь в странствия, даже и тогда, когда ему надо было лететь по воздуху, надевал сандалии, — пробудить в моих больных интерес к этому виду обуви мне так и не удалось. На картинках в иллюстрированных журналах, которые сюда приходили, они постоянно видели белых мужчин и женщин в ботинках или туфлях и никогда — в сандалиях. Поэтому вопрос для них решался просто. Так как ботинки были им недоступны, они продолжали ходить босыми, не обращая ни малейшего внимания на мои советы.
Когда я пытался убедить моих пациентов сделать для себя сандалии, я думал и о том, что те, у кого забинтованы ноги, перестав ходить босиком, не будут больше пачкать повязки, шлепая по сырости и грязи.
После того как в течение года я столько ратовал за сандалии и потерпел полное фиаско, я смирился с тем, что мне уже не удастся больше ничего сделать. Но вот неожиданно на страницах иллюстрированных журналов начали появляться элегантные дамы в сандалиях. Этого было достаточно, чтобы местные жители захотели носить сандалии. Уже лет десять как мода эта приобрела здесь права гражданства. Теперь наши больные, и не только те, у кого забинтованы ноги, просят нас выдать им сандалии. Выписать их из Европы средства наши не позволяют. Но теперь у нас завелся сапожник. Один из моих больных-негров сидит на табуретке у меня на веранде и, вооруженный всем необходимым для этого инструментом, шьет сандалии из старых шин и покрышек, которые нам удалось выпросить у себя в округе. Из шин делаются подошвы, а покрышки идут на ремни. Честь и хвала элегантным дамам, которые вовремя пришли нам на помощь! Это им мы обязаны тем, что при бесчисленных перевязках на ногах у прокаженных, которые нам сейчас приходится делать, бинты остаются чистыми.
27 апреля сего года произошло событие, ознаменовавшее новый этап в жизни нашей больницы. В этот день мы сделали одному из местных жителей первую у нас операцию аппендицита. Сколько-нибудь убедительно объяснить, почему это столь частое у белых заболевание совершенно не встречалось среди местного населения, мы не в состоянии. Возможно, что данный случай следует рассматривать как исключение и причиной его явилась временная перемена питания. Многие из местных жителей, в особенности же те из них, что живут в более крупных населенных пунктах, питаются теперь уже не исключительно растительной пищей, как то было раньше (бананы, маниок, игнам, таро, сладкие бататы и различные плоды), а в какой-то части уже — сгущенным молоком, консервированным маслом, мясными и рыбными консервами и хлебом.
Что же касается времени появления здесь рака, этой второй сопутствующей развитой культуре болезни, то его нельзя определить для нашего края с такой точностью, как время появления аппендицита. Мы не можем с полной уверенностью утверждать, что здесь раньше совершенно не было рака, потому что микроскопическое исследование всех диагностированных опухолей, могущее определить их природу, мы начали делать всего каких-нибудь несколько лет назад. Мой собственный опыт начиная с 1913 года позволяет мне утверждать, что если за это время и могли иметь место случаи нераспознанного рака, то их было ничтожное количество и что только с течением времени они участились. Однако и по сей день болезнь эта здесь не получила такого распространения, как у белых — в Европе и Америке.
Есть основания сопоставить это обстоятельство с употреблением исконным населением этого края соли. В прошлом в его распоряжении было только то небольшое количество соли, которое добывалось из моря. Торговля ею производилась с большими ограничениями. Купцы посещающего побережье племени должны были передавать ее купцам соседнего племени, жившего выше по реке. Таким образом мешки с солью переходили и дальше — от племени к племени и в конце концов поступали в отдаленные районы, причем купцы отправляли туда соль только после того, как вся территория, занятая их племенем, бывала ею обеспечена, старейшины же взимали за прохождение ее сквозь их край большие пошлины. При такой системе соль никак не могла продвинуться больше чем на двести километров в глубину страны. По рассказам стариков, которых во время моего первого пребывания здесь мне довелось встретить, в прежнее время в отдаленных районах вообще не было соли.
Положение это изменилось, когда начиная с 1874 года в этом краю стали появляться белые, которые взяли торговлю солью выше по реке в свои руки. С тех пор соль стала поступать из Европы в мешочках по нескольку килограммов весом. И все же во время моего первого пребывания в Ламбарене соль стоила еще так дорого, что она всюду с успехом могла заменять деньги. Когда кому-то из белых приходилось ехать по реке или идти пешком по тропам девственного леса, то в дорогу человек этот обычно брал не деньги, а соль, равно как и привезенные из Америки листья табака, чтобы выменять на нее в деревнях бананы и маниок для гребцов или носильщиков. Лишь постепенно потребление соли начало возрастать. И теперь еще черное население страны потребляет ее значительно меньше, нежели белое. В больнице у нас находящиеся на питании пациенты получают всего по нескольку граммов соли в месяц и довольствуются этим ничтожным количеством.
Таким образом, весьма возможно, что в прошлом до чрезвычайности редкие, да и теперь еще не очень частые случаи заболевания раком стоят в связи с полным отсутствием в питании соли в прежнее время и очень умеренным ее потреблением в настоящем. Как это ни удивительно, но у себя в больнице мы до сих пор не сталкивались, еще ни с одним случаем рака.