Максим слушал его и находил подтверждение своим мыслям последних дней. Он и сам чувствовал, что сильно изменился. В лучшую ли сторону, в худшую ли — пока сложно понять, но сами перемены были на лицо.
И дело даже не в раненых испанцах, которым он столь лихо отпиливал конечности. И не в убитых им англичанах, о которых он совершенно не переживал.
Главным и самым показательным фактором, как ни странно, послужила история с экзекуцией Санчеса. Далеко не впервые в жизни Максим вышел из себя, но в первый раз от его дурного настроения и немотивированной агрессии пострадал человек.
Самое главное — Максиму это понравилось.
В его времени было принято извиняться направо и налево не просто за поступки, но даже за намерения.
Посмотрел на случайную девушку — харассмент, сделал замечание бездарю — абьюз, сделал повторное замечание тупому сотруднику — буллинг. Куда не плюнь, везде засада.
Здесь же он приказал избить Санчеса просто за то, что тот оказался не в то время и не в том месте. Контролер выжил, хотя на его спине не осталось живого места, и теперь отлеживался в матросском кубрике, постепенно приходя в себя.
И самое интересное, что ни один человек не попрекнул Хьюго за подобное самоуправство — подобное никому и в голову не пришло, и даже сам Санчес, очнувшись, приносил свои искренние извинения. Видно было, что он до смерти напуган, но Максим уже простил его, посчитав наказание достаточным.
Возможно, эта история еще будет иметь последствия в Портобело, когда контролер побежит жаловаться своему нанимателю на действия фон Валленштейна, но то случится еще не скоро. В конце концов, Санчес может просто отправиться на корм рыбам, не добравшись до порта назначения. И именно подобного исхода контролер боялся больше прочего, поэтому-то и старался всячески заверить Максима, что был виноват и раскаивается в содеянном.
— Встреться мы при других обстоятельствах, — завершил свою мысль Флинт, — и мы могли бы стать неплохой командой…
Он перекинул доску на палубу «Моржа», который все так же был привязан канатами к шхуне, и лихо перебежал по ней на бриг, как по мосту. Он предпочитал ночевать в своей бывшей каюте, которая ныне пустовала. Дон Васко обитал в капитанской каюте Бартоломью, которая была лучше обставлена и отличалась более крупными размерами. Максим так же жил на шхуне, как и Ганс. На бриге же постоянно оставалось пара вахтенных матросов на всякий случай, и этого было достаточно.
Между тем, шлюпки приблизились к борту корабля, и началась обычная суета с погрузкой ящиков.
Дон Васко, лично руководящий переправкой ящиков и не доверявший это дело никому, уже поднялся на борт и кричал на матросов в лодке:
— Цепляй ровнее! У нас крен на левый борт!
Максим на всякий случай огляделся по сторонам, но, как он и думал, Санчеса рядом не оказалось. Контролер урок усвоил и более не лез со своей книгой в каждую щель, хотя уже слегка оклемался после экзекуции и мог передвигаться самостоятельно.
— Тащи наверх!
Примерная ценность приза оказалась не столь высока, как представлял себе де Кардос, но вполне достаточна, чтобы покрыть все их долги с лихвой. Захваченный де Ламбалем галеон «Санта Лючия», как оказалось, перевозил не столько золотые слитки без какого-либо клейма, которых насчитали лишь три больших ящика, сколько серебро — вот его оказалось около восьми десятков ящиков. Так же нашлось несколько десятков отборных жемчужин и кое-какие драгоценные камни. Общая же стоимость добычи переваливала по самым скромным подсчетам за триста тысяч песо.
Хотя, это смотря с какой стороны посмотреть. Подобный «малый» куш срывали крупные армады, состоящие из десятков судов и тысяч человек. А их было всего сорок пять.
Если бы приз целиком достался остаткам команды, каждый член экипажа был бы обеспечен до конца своих дней. К сожалению, львиная часть добычи уйдет кредиторам и в казну. Но и того, что останется на долю каждого выжившего матроса, хватит, чтобы прожить безбедно несколько лет кряду.
Но самое интересное, что на корабле обнаружился ящик, доверху набитый грубо выполненными золотыми фигурками, амулетами и украшениями, изготовленными явно не испанцами. Скорее всего, кому-то повезло наткнуться на сокровищницу индейцев и разграбить ее. Помимо сокровищ в ящике была целая груда цветных шерстяных веревок с узелками, которые де Кардос приказал было выкинуть, но Максим остановил его, заподозрив в этих странных нитках и веревках кипу — знаменитую письменность инков. Прочесть содержимое он, разумеется, не мог, но просто решил оставить это себе на память.