Книги

Петр Струве. Революционер без масс

22
18
20
22
24
26
28
30

Связь тут достаточно утверждена. Правда, это пока всё общие теоретические положения; кроме того, Быстренин говорит о народе, вы же говорите об интеллигенции, и не только о мыслях, о целях данной ей группы, но и о действиях, о тактике. Вы переходите от суждений о том, что́ думает интеллигенция, к тому, ка́к она свои мысли воплощает. (Пользуюсь терминологией Вяч. Иванова.) Вы упоминаете о «демагогии». Скажу, прежде всего, что общее мнение о низменности так называемой «демагогии» я разделять не решаюсь. Что такое демагогия? «Будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы более приобресть; для иудеев я был как иудей, чтобы приобресть иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона, как чуждый закона, не будучи чужд закона перед Богом, но подзаконен Христу, чтобы приобресть чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых» (I, Кор., гл. 9). Таковы «приспособления», «демагогия» апостола Павла. И я не могу осуждать её, как «порчу мысли», как приём антирелигиозный. Но действительно: в современном человечестве ни у кого нет, и не может быть, необходимой для этого, апостольской силы. Мы не в состоянии действовать демагогически-апостольски — и не должны. И современные наши религиозные устремления этого не требуют.

Без «приспособлений» и «замазываний», но и без страха «заразы общественного утилитаризма», мы открыто утверждаем всякий раз тот коллектив, то направление, тот «завет», где мы видим наибольшую часть нашей правды, могущей осветиться религиозным сознанием. Много раз и мне лично приходилось писать, с последней резкостью, против «социализма как религии», против тех, кто делает из социализма религию. По сей день, по сей час и я, и мы все находимся в жестокой борьбе с «обратной» цензурой, имеющей власть зажимать нам рты, когда мы идём «к подзаконным» (точнее, «подзаветным»…) не для того, чтобы быть, «как они», а чтобы говорить им о их рабстве. При малейшей же возможности мы возвращаемся к открытому осуждению всех попыток социализма «подменить» религию. Но в то же время мы утверждаем идею социализма и жизненные, реальные пути к её воплощению, как дело, могущее стать праведным и Божьим, при условии религиозного сознания.

Г. Быстренин ещё конкретнее и частнее говорит: «кооперативное движение и движение религиозное идут рука об руку»… Почему одна мысль о «связи мистической религии с политикой и социализмом» — есть уже «порча мысли», «дурное выражение утилитаризма»? Почему отозваться на религиозно-политическое дело Бейлиса утверждением идей истинной религии и праведной общественности — значило только создавать «шумиху»?

Ещё раз скажу: можно протестовать против чьих-либо ошибок, можно не соглашаться с известной мыслью, в данном случае с мыслью о связи религии со всей совокупностью жизненного исторического движения; но правильно ли судить действия тех или других лиц с точки зрения заведомой несостоятельности их идеи и отказывать последней в праве на существование?

Примите, многоуважаемый Пётр Бернгардович, моё уверение в совершенном к вам почтении.

Ментона (Франция). апреля 1914 г.

Великая Россия и Святая Русь[470]

Посвящается памяти А. М. Рыкачева

Что такое Великая Россия? Каково содержание и смысл этой идеи?

Великая Россия есть государственная формула России как национального Государства-Империи[471]. Россия есть государство национальное. Она создана развитием в единую нацию русских племён, сливших с собой, претворивших в себя множество иноплеменных элементов. Ход развития и сложения России есть весьма характерный случай тесной связи между государственным и национальным развитием. В государстве складывалась и крепла нация и нацией скреплялось и расширялось государство. Не всегда в истории дело происходило так.

Греческая национальность сложилась и окрепла во множестве государств; то же было с национальностью немецкой. Русские племена были отчасти внутренним сцеплением, отчасти внешним давлением сдвинуты в единое государство и в нём спаялись в единую нацию. Это национальное государство-ядро, поставленное в определённую географическую среду, росло путём расширения, а не уплотнения; именно расширяясь, оно захватывало в сферу своего воздействия иноплеменные элементы. Связь этих элементов с русским государственно-национальным ядром различная: в одних случаях чисто или по преимуществу государственная, в других случаях государственно-культурная, доходящая в окончательном своём развитии до полного уподобления, обрусения «инородцев». Между этими двумя видами связи в их чистом виде (назовём их: государственная инкорпорация и национальное претворение) существует ряд переходных ступеней или форм.

Таким образом, географически расширяя своё национальное ядро, русское государство превратилось в государство, которое, будучи многонародным, в то же время обладает национальным единством.

Такого рода государственное образование мы называем Империей, когда этим словом выражаем особое понятие, имеющее своё собственное содержание. Могут быть многонародные государства, лишённые национального ядра, их скрепляющего. Но такие многонародные государства, каковы бы ни были их размеры и какое бы государственное устройство они ни имели, не суть Империи. Многонародная Швейцария не есть Империя; не является Империей, несмотря на свой официальный титул, несмотря на исторические традиции могущества, Австро-Венгрия. Ибо ни в дуалистическом целом, ни в обоих его частях нет национального ядра. Наоборот, подлинными Империями являются Англия, Северо-Американские Соединённые Штаты, Россия.

Наличность национального ядра в многонародном целом обусловливает одну характерную для подлинных Империй черту: их способность и волю к расширению. Многонародные государства, лишённые национального ядра, не могут и не хотят расширяться. А если в их политике и обнаруживается воля к расширению, то такая воля оказывается ложной в своей основе и потому пагубной для самого бытия этих государств. Лучшим примером может служить опять-таки та же Австро-Венгрия. В стремлении Австро-Венгрии к балканскому расширению заключалось внутреннее противоречие. Расширяясь на Балканах, Австро-Венгрия не могла этим усиливать своего национального ядра, ибо такого вообще нет. Она могла расширяться на юго-восток только на счёт Сербии, но введение в Австро-Венгрию сербского элемента означало бы усиление её многонародности в целом и дальнейшее национальное разложение Венгрии. Австро-Венгрия желала, но не могла быть Империей.

Расширение национального государства в Империю может носить разный характер, в зависимости от исторического прошлого такого государства и тех реальных условий, в которые оно поставлено. Имперское расширение может быть экстенсивным и внешним, сводясь к присоединению новых областей; оно может быть интенсивным и внутренним, сводясь к претворению уже присоединённых областей. Наконец, эти два вида расширения могут сочетаться.

Великая Россия есть государственная формула России, как Империи. Она выражает силу России, но силу не только внешнюю или материальную, даже — не только государственную.

Вообще, нельзя в применении к государству говорить лишь о материальной или внешней силе. Всякая подлинная сила, действующая через государство, в истории её творящая, есть сила культурная и тем самым духовная. Государство-Империя опирается на нацию, а нация есть духовное понятие и духовная сила. Вообще, в исторических судьбах народов и государств сила и правда суть моменты, действительное соотношение которых отнюдь не может быть мыслимо просто как раздельность или противоположение. Длительное торжество так называемой «грубой силы» в истории невозможно.

Вопрос о силе и правде есть труднейшая метафизическая проблема и роковая загадка истории для лиц и народов. Одно можно сказать, что то воззрение, которое заранее подозревает и осуждает силу (так относился к силе Лев Толстой), тем и грешит, что не улавливает необходимой связи между силой и правдой. Во всякой подлинной силе не может не быть элемента духовности и всегда правда стремится воплотиться в силу. Сила всегда хочет оправдать себя, а правда — возобладать. Это прекрасно понимали великие мыслители англосаксонского мира, Карлейль и Рёскин.

Великая Россия есть факт, но не только факт. Это идея и идеал, нечто не только осуществившееся, но и осуществляющееся.

Война 1914 г. призвана довести до конца внешнее расширение Российской Империи, осуществив её имперские задачи и её славянское призвание.

Прежде всего, Россия должна воссоединить и объединить с Империей все части русского народа. Отсюда вытекает историческая неизбежность присоединения к Империи русской Галичины. Такое присоединение необходимо — как это, к сожалению, с полной ясностью обнаружилось именно в связи с этой войной — и для внутреннего оздоровления России, ибо австрийское бытие малорусского племени породило и питало у нас уродливый так называемый «украинский» вопрос. Во-вторых, Россия призвана в том или другом объёме возродить Польшу, как единый национальный организм. Задача эта теперь ясна одинаково и для русского правительства и для русского общества. Психологически она вошла в русское сознание как великая национальная задача России именно в 1914 г. Наконец, Россия должна подчинить своему «контролю», или иначе влиянию и власти проливы, т. е. выход из Чёрного моря в Средиземное. Это для самой России — экономическая и политическая необходимость, но в то же время это — необходимость и для всех народов Ближнего Востока, ибо присутствие России на проливах есть единственное, необходимое и достаточное, обеспечение мирного сожительства христианских народов Ближнего Востока.