Израиль, три года спустя

Он стоял на краю обрыва, красного, как кровь, и курил. Жара пекла неимоверно, тень не спасала, и он ждал ветерка, чтобы тот остудил его красное, под стать скалам, лицо. Ветерка все не было, было ленивое шевеление воздуха, как бы предчувствие ветра, и он ждал. Он привык ждать ветра, еще с тех пор, как начал летать на параплане. Тогда, на крутых склонах сопок, он мог сидеть по часу, по два, ожидая подходящего ветра – ровного и сильного, в лицо.

Тимна горела красным, и горные хребты на близком горизонте подрагивали в мареве. Он провел рукой по камню – оплавленные, словно парафиновые свечи, каменные стены каньона были слегка шероховаты. «Как ее губы» – подумал он. Он помнил ее губы так же явственно, как будто трогал их только что. Обветренные, местами треснувшие, с несколькими отслоившимися чешуйками кожи. Тут, на этом месте, они стояли тогда, в тот день. Они были вдвоем, они были свободны, они были рядом. Одни. Не в счет ползущий мимо автомобиль и велосипедист, крутящий педали вдали. Не в счет автобус с туристами, прошедший дальше по дороге, с которой они свернули сюда, к этой, поразившей их горе, иссеченной каньонами, как входами, как огромными замочными скважинами, уходящими вглубь горы.

«Do not stop for the night! – сказала им тогда строгая тетка на кассе, пропуская их на велосипедах, с которых они радостно сбросили багаж. И повторила, заглянув поверх очков – No sleepen!» Они тогда переглянулись и засмеялись. «Ноу, ноу! – сказала Богомила. – Что мы, дураки, тут спать, на вашей жаре?» Тетка недоуменно вздернул брови, ничего не поняв, но Богомилино «ноу» ее, похоже, слегка успокоило. Они катили тогда по жаре, похожей на эту, катили изо всех сил, создавая встречный ветер, и первая же гора с тенистыми каньонами соблазнила их. И взяла в плен.

Он качнулся на краю, из-под ног посыпались камушки. Вон там, внизу, у дороги стоит его машина, взятая напрокат в Эйлате. «Пять долларов прокат, двадцать – страховка. Израильский подход к маркетингу» – вспомнил он Игоря, тогда, три года назад, подкатившего на такой же тачке к их, обедающей у входа в парк, группе. Игорь путешествовал с семьей, сзади, с трехлетней дочкой на руках сидела его бледная и на вид очень уставшая жена, и было навалено множество сумок и пакетов. «А вы, что, вот так – на великах? С Тель-Авива?» Игорь был рад общению со «своими», даже не задумавшись ни на миг, что большинство «своих» – это украинцы, а из России только он один, только Саша. Он тогда еще подумал о том, что всей этой информационной войне между их странами грош цена, когда люди сталкиваются вот так, в чужой стране, говорят на одном языке и видят друг друга не глазами политиков, а по-простому, по-человечески.

Да, они на великах пилят по этой пустынной стране, да, с Тель-Авива, и уже заканчивают маршрут. Каких-нибудь тридцать километров еще – и они у конечной своей цели, в Эйлате, купаются в Красном море. «О, а мы едем из Эйлата, на Мертвое море сейчас хотим. А вы где в Эйлате останавливаетесь? Мы жили в хостеле неплохом, двадцать пять баксов с человека, а уровень прям совсем домашний, могу телефончик подсказать…» Игорь явно хотел помочь «своим» и совсем не понимал, что у Алексея планы спартанско-минималистские, пляжно-палаточные. Но он уже диктовал, а Алексей покорно записывал, и они с Богомилой, переглянувшись, тоже забили номерок в свои телефоны …

Дунул ветер, пахнуло нагретым камнем и раскалённой сковородкой, и он замер, закрыв глаза. «Еще, пожалуйста…» Как же они тут живут, в этой стране, если весной тут такая жара? Как же здесь жить летом, когда за сорок держится?

Зашуршали, застукали камни внизу, под обрывом, он разлепил веки и выглянул из тени. «Кто там?» Да никого. Пусто там. Просто осыпь. Пусто. И рядом, в расщелине, – пусто.

…Вот тут она сидела, скрестив ноги в полу-лотосе, и улыбалась, когда он ее фотографировал. Она всегда улыбалась на камеру, редко когда он успевал подловить ее задумчиво-серьезное или дремлющее лицо. «Хочешь засветить пленку улыбкой?» – «Дурачок, какую пленку? Нету там ничего. Только цифры. Цифры не засветишь», – смеялась она.

Зачем он здесь? Прилетел на два дня раньше, ночь продремал в автобусе до Эйлата, взял там машину, и поехал обратно. А сюда зачем свернул? Встретиться с призраками?

Он усиленно потер лицо ладонью и начал спускаться, упираясь в разлом руками и ногами. Призраки шли следом, он впереди, подавая ей руку, она – следом. «Сашик, я не скалолаз нисколько, я вообще в таких местах впервые, що ти таке робиш зі мною?» Она так забавно переходила на украинский, что он не мог не улыбаться в ответ, но. сердце его замирало не от украинских слов, а от той интонации, с которой она все это произносила, мягкой и сильной одновременно, как она сама. «Да ну, що ви таке кажете, Богомила Олегівна, ви – природжена скалолазка!»

Он спустился по разлому вниз, присел на камень в последнем кусочке тени. Тогда, три года назад, где-то здесь лежали велосипеды, ожидая их. Он набрал в ладонь красноватого песка с круглыми разноцветными камушками-галькой, пересыпал с ладони на ладонь, выбрал маленький круглый камушек, розовый и как будто прозрачный, сгущающий свою прозрачность в глубину, поднял его к небу… Такой же камушек он подобрал тогда, на обратном пути. Встал, отряхнул песок, пошел к машине.

Светлый «ниссан» накалился, и он открыл дверцы, давая машине проветриться. Хм, насчет ветра это сильно сказано, но жар, скопившийся внутри, вылетел чуть не с хлопком, вынося запах перегретого пластика. «Ага, а кто будет приоткрывать окна, Пушкин?» Он сел, завел машину, с хрустом развернулся на гравийке и покатил к асфальту, на ходу включая кондиционер. Двигатель шумел ровно и уверенно, впереди была гладкая трасса и пустыня…