- Стой! Лицом к стене! – приказал прапорщик и забренчал связкой ключей. Через мгновение тяжёлая, оббитая железом дверь, отворилась.

  - Заходи, - сказал надзиратель и чуть подтолкнул Виктора вперёд.

  - Руки не распускай, - тихо, но внятно сказал Виктор и глаза его при этом недобро сверкнули.

  - Молчать, - повысил голос надзиратель. – В карцер захотел?

 Виктор хотел было ответить надзирателю, но за ним уже захлопнули дверь.

 В нос ударил резкий специфический запах, которым стойко пропитались не только постельные принадлежности, одежда, но и стены камеры: запах пота, хлорки, несвежего белья, испражнений. Осмотревшись вокруг, Виктор увидел двухярусные, похожие на солдатские, койки. Только вместо сеток, лежаки были сварены из стальных полос. В центре стол и две скамьи, в углу что-то похожее на шкаф с ячейками, где хранились пайки хлеба и другие продукты арестантов. В противоположном углу, отгороженном метровым каменным барьером, расположились унитаз и умывальник. За столом четверо играли в домино, ещё несколько человек просто сидели и молча наблюдали за игрой и ждали своей очереди взять в руки костяшки. Остальные сидели или лежали на койках. Как входить в камеру и как прописываться, Виктор уже знал. Полгода, проведённые на Лубянке кое-чему его научил. Один из сидельцев, рябой, огромный, как трёхстворчатый шкаф, парень, вышел на середину камеры и стал пристальным, тяжёлым взглядом разглядывать новичка.

 "Такого, если придётся, надо кувалдой «гасить»", - подумал Виктор и улыбнулся своим мыслям. Он тоже был не мелкого калибра, но рябой смотрелся гораздо мощнее и, случись драка, большинство сделали бы ставки на рябого.

  - Чего лыбишься? – начал «гнать жуть» на новичка рябой. - Откуда ты такой красивый и богатый к нам залетел? Какой масти?

  - Москвич. Зовут Виктором.

  - А ты случайно не "петух"? Вон у тебя какое разноцветное оперенье: «куртяк» кожаный, костюмчик синий, «говнодавы» белые.

  - Если я петух, то должен таких курочек, как ты, топтать, - холодно усмехнулся Виктор и, для наглядности, показал характерный жест. Взгляд его, при этом, стал злым и колючим. Он уже понял, что рябой в этой камере не главный, а обыкновенный «баклан», решивший проверить новичка на прочность.

 Кто-то громко засмеялся, но через секунду, словно поперхнувшись, замолчал, и в камере воцарилась тишина. Всем стало ясно, что сейчас будет драка.

  - Что ты сказал, падла? – злобно прошипел рябой и медленно двинулся на Виктора. – Я сейчас выбью твой голубой глаз, а потом в карий засажу.

  - Ты своё очко побереги, - сказал Виктор и сжал пальцы в кулак.

 Побелев от злости, не видя ничего перед собой, рябой кинулся в драку. Виктор  презрительно усмехнулся. Он-то, как раз, видел всё: и широкий замах, и неправильную постановку ног, и открытый для удара живот, и оскаленный, с гнилыми зубами, рот...

 Нырнув под левую руку рябого, Виктор коротко, как выстрелил, ударил. «Коронный» его левый апперкот, отточенный годами тренировок до автоматизма, нашёл на животе рябого ту точку, которую в боксе называют солнечное сплетение. И тут же, вложив всю ярость в удар, мощнейшим правым хуком в челюсть послал противника в глубокий нокаут. В камере наступила гнетущая тишина.

  - Кто смотрит за хатой? – спросил Виктор, поняв, что продолжения драки не будет.

 Все, как по команде, молча повернули головы и обратили свои взоры на сидящего за столом, в одной майке, с книгой в руках, мужчину лет тридцати пяти, который, казалось, был так увлечён чтением, что ничего и никого не замечал вокруг. А Виктор заметил, что мужчина этот атлетически сложен и его руки, грудь и плечи были покрыты татуировками. Подбежавший к столу, молодой парнишка, что-то торопливо говорил мужчине. Выслушав парнишку, тот чуть кивнул головой и, как ни в чём не бывало, опять уткнулся в книгу.

  - Корявого поднимите и положите на шконку, - сказал, наконец, оторвавшись от чтения "смотрящий". – Пусть оклемается.

 Четверо тут же бросились поднимать с пола всё ещё лежавшего в отключке рябого.