— Мы хотим быть вместе, — ответила Реджис, выдернула свою руку, чмокнула мать в щеку и выскочила в дверь.

Питер ждал на подъездной дорожке. Хонор смотрела, как Реджис бежит к машине, садится, он наклоняется и целует ее, она прижимается к нему через рычаг переключения передач. Обнявшись, они долго сидят в машине, а потом уезжают…

Хонор высунулась в окно, глядя им вслед. Все тело ныло от страсти дочери к своему парню. Не столько потому, что она этого не одобряет, сколько потому, что помнит себя в двадцать лет. Помнит, что точно так же любила Джона.

Оставив раковину с грязными тарелками, Хонор пошла к себе в мастерскую. Кончики пальцев покалывало от желания писать. Сесла свернулась клубочком на подоконнике, прикрыв одной лапой глаза. В косых лучах солнца старая кошка стала ярко-белой. Хонор помедлила, почувствовав, как заколотилось сердце. На секунду Сесла показалась ей тем самым котенком, которого они с Джоном нашли когда-то на каменной стене.

Реджис была совсем маленькой, только училась ходить. Они отправились на виноградник на этюды и пикник. Взяли с собой мольберты и краски, карандаши и бумагу для Реджис. Вдруг услышали писк и увидели крошечного котенка, в полном одиночестве сидевшего на плоской верхушке стены, словно поджидая их. Джон подошел, и кошечка практически прыгнула ему в руки, мяукая от голода.

— Проголодалась, — сказал он.

Хонор порылась в корзинке, отщипнула кусочек копченой лососины, протянула. Котенок съел и попросил еще.

— Киска, — проговорил Джон, предлагая Реджис ее погладить.

— Ки-ка, — попробовала повторить малышка.

— Правильно, солнышко, — подтвердил Джон, как обычно, довольный всем, что делает дочка. — Ки-ка.

— Сесла, — вымолвила Реджис, пытаясь удержать котенка.

— Это еще что такое? — удивилась Хонор, умиляясь вместе с Джоном радостному изумлению в детских глазках.

— Понятия не имею, — пожал он плечами.

А потом на обратном пути домой по дорожке мимо монастыря Реджис со смехом ткнула пальцем на Берни в черном монашеском одеянии среди группы послушниц, похожих на ангелов-учениц в белых одеждах и покрывалах, и крикнула:

— Сеслы!

— Сестры, — уточнил Джон, переводя взгляд со своего гениального ребенка на крошечную белую кошечку, высунувшую голову из-под локтя Реджис.

— Она назвала кошку в честь Берни, — догадалась Хонор, беря дочку за руку. Отец нес ее, она держала котенка. — И юных монахинь, — добавила Хонор, глядя на них.

Теперь, спустя почти девятнадцать лет, Сесла лежит, свернувшись клубочком, на солнышке, постоянно напоминая о старом драгоценном времени. После ареста Джона Хонор долго не могла видеть кошку. До сих пор с трудом выговаривает ее имя, которое слишком напоминает тот день, когда они были вместе, втроем и безоблачно счастливы.

— Ох, Сесла, — сказала она теперь, поглаживая кошку. Та замурлыкала, вытянула шею, требуя почесать под подбородком.

Через минуту Хонор подошла к серванту, открыла верхнюю дверцу. Внутри лежала старая коробка с красками. Она принадлежала Джону — Хонор подарила ему ее, когда они были в возрасте Реджис; этими красками он писал в тот день, когда они нашли Сеслу.