Прижалась к нему, стремясь отключиться от размышлений и снова отдаться желанию, которое обуревало ее при каждой встрече с мужем. Лучше бы он не расспрашивал о рисунках.

Взглянула на горсточку лунных камней, светящихся, гладко обточенных волнами у подножия утеса, лежавшую на столе рядом с альбомом, преподнесенную Джоном в подарок прямо у трапа. Ясно, он предложил их в знак примирения, но она в душе не решалась принять этот дар. Нескончаемая борьба за него измотала и вывернула ее наизнанку. Он повернул ее лицом к себе, поцеловал, крепко обнял.

— Девочки, — предупредила Хонор.

— Спят, — шепнул он, кивнув на комнату дочек, вновь увлекая ее к постели.

— Знаю. Устали в самолете и выдохлись от волнения, попав сюда и встретившись с тобой.

— А ты? — спросил он, поглаживая ее волосы, целуя в шею. В его тоне звучала надежда, что этот приезд предотвратит навсегда уже начавшийся неизбежный разрыв, который они оба предчувствовали. — Не устала?

— Я тоже устала, — призналась она.

Беспредельно устала от стараний вернуть его домой, от тревоги, что он покалечится или погибнет, работая в одиночестве над инсталляциями, от стремления дать ему понять, как его творческие поиски истерзали ее, как мучительна для нее собственная вынужденная бездеятельность. Неуемное вдохновение Джона начинало гасить в ней огонь. Она зарисовала лишь его скульптуру за следующим хребтом. Хонор вглядывалась в окно, но сквозь разыгравшуюся бурю сооружения не было видно.

Вчера сразу же по приезде он привел их всех на край утеса, показав руины старого замка и дозорной башни, построенной тысячу лет назад. На немыслимо крутых, сбегавших к морю склонах паслись овцы, бродили без привязи, помеченные хозяевами синими и красными отметинами на белой курчавой шерсти, щипали траву у самого подножия скульптуры Джона.

Хонор была глубоко взволнована, видя произведение мужа здесь, в Ирландии. Они долго мечтали приехать сюда, с того самого дня двадцать пять лет назад, когда вместе с Берни и Томом нашли шкатулку в каменной стене. Она знала, что Джон рвется в эту страну, чтобы приобщиться к духу своей семьи не подвластному времени, как давно сделали Берни и Том. На этой древней зеленой земле фамильная история тесно переплелась с его художническими инстинктами, явленная в дереве и камне.

Скульптуры Джона часто ввергали ее в благоговейный страх — она считала их не столько прекрасными, сколько вдохновляющими, волнующими, ошеломляющими. Нужны огромные физические усилия, чтобы перетащить стволы деревьев с ветвями сюда, на край утеса, поставить вертикально, укрепить на ветру, насыпая кучи камней, напрягая руки и плечи, сбивая костяшки пальцев. У него руки призового боксера — распухшие, в рубцах и шрамах. Только Хонор очень часто кажется, будто бьется он главным образом с самим собой.

Скульптура вздымалась, как башня, эхом вторя руинам по ту сторону пропасти. Она словно росла из земли, как бы находясь тут вечно, наблюдая, как его родня возделывает землю, трудится на полях, умирает в голодное время[3]. Его предки осиротели в голод, и когда он обходил поместье вместе с Хонор и дочками, ей приходилось сдерживать слезы при мысли о том, что они пережили, и о том, что Джон переживает сейчас. Художник до мозга костей, он черпает силы далеко за пределами собственной жизни, обзаведясь привидениями, костями, душами умерших страдальцев. Поэтому один уехал в Ирландию, рыскал в доках Кова, откуда эмигрировали его предки, пил в пабах, ставил памятник своим мертвым ирландцам.

Берни, сестра Джона — сестра Бернадетта Игнациус, — пожалуй, единственная по-настоящему понимала его. Хонор его любила, но, не зная, что им движет, чуточку побаивалась. Не то, чтобы он когда-нибудь обидел ее или девочек, просто до смерти увлекался своим искусством. Это действительно ее измучило.

Вчера, стоя у подножия гигантской, амбициозной, дерзко возвышавшейся инсталляции, она чувствовала себя совсем обессилевшей. Как Джон не свалился с утеса под ветром и тяжестью материала? Как искореженные ураганами стволы с ободранной корой не упали и не раздавили его? На пустынном берегу он никогда не дождался бы помощи.

— Ты один это сделал? — спросила она, пока девочки осматривались вокруг. Кое-чего в силуэте высившейся над ними скульптуры не заметила раньше: крест на верхушке — зеркальное отражение не замка напротив, а капеллы в монастыре Берни на другой стороне океана.

— У меня был помощник.

— Кто? Неужели Том прилетал?

— Нет. Он в Академии занят, — ответил Джон. — Один здешний парень, ирландец, с которым я познакомился…

Он оборвал фразу так резко, что Хонор не стала расспрашивать. К нему порой прибиваются странные люди, привлеченные его работой. Джон умеет трогать разные души — его парящие, одухотворенные, взыскующие произведения хорошо понятны страдающим, озабоченным. Хонор содрогнулась, глядя на мужа, крепко сомкнувшего губы, словно ей не следовало знать о его помощнике.

— Фотографии сделал уже? — спросила она.