- Найти надо! Расстрелять!

Никто, правда, искать “диверсанта” не стал. А с рассветом снова пошли в наступление.

...13 марта 1940 года на советско-финском фронте замолчали пушки. Но ненадолго. Через год с небольшим здесь, на подступах к Ленинграду, как и на всем протяжении нашей границы, развернулись ожесточенные сражения.

Начало Великой Отечественной войны застало меня в Пензе, где я после действительной военной службы работал в молодежной газете заведующим военно-физкультурным отделом. Через несколько дней газету закрыли, а мне приказали надеть вновь военную форму, но уже офицерскую. На этот раз надолго - на 30 лет!

Шли месяцы, годы. На смену пузыристому галифе пришли брюки навыпуск, к незаменимой гимнастерке добавился китель, ушли в прошлое петлицы с “кубарями” и “шпалами”, на плечи легли погоны со звездочками, количество и размер которых тоже менялся, а я все также, изо дня в день, по утрам, облачался в армейскую форму и шел выполнять обязанности, предписанные уставами и распоряжениями начальства. Всевластие приказа диктовало все: и место службы, и постоянную готовность к выполнению любой задачи, и весь уклад твоей жизни. А нести службу поначалу мне надлежало в Пензенском артиллерийско-минометном училище, потом в Вольской высшей офицерской школе, и только в самом конце войны удалось перейти на свою “кровную” работу - в редакцию газеты Приволжского военного округа “Красноармеец”.

Последовали три десятилетия беспокойной военной журналистики. Сколько гарнизонов в Поволжье и Белоруссии объехал, сколько километров по пыльным, разбитым танками дорогам учебных полигонов прошагал, сколько раз по сигналу тревоги вскакивал с постели и, схватив приготовленный походный чемодан, убегал в ночь, в неизвестность! Этого и не упомнишь.

Но не только дела военные составляли круг обязанностей. Профессия журналиста посылала на нефтепромыслы Второго Баку, авиационные куйбышевские заводы, грандиозные площадки строившихся гигантских гидроэлектростанций на Волге, на колхозные просторы Полесья, в дубравы Беловежской пущи. Побывал в шести странах, причем, если в Финляндии, Польше, Чехословакии, Румынии мимоходом, а в Болгарии в течение месяца знакомился с жизнью гостеприимных “братушек”, то в Восточной Германии прожил почти десять лет, исходил и изъездил ее вдоль и поперек.

Редко там встретишь город, где бы не было воинских захоронений времени минувшей войны. Безмолвно стоят стелы, обелиски с высеченными на них нашими отечественными фамилиями. Их тысячи, сотни тысяч. Где-то там покоиться и прах моего одноклассника Артема Кузоро. Свой жизненный путь он закончил на земле Неметчины. Я не знал тогда об этом, иначе нашел бы, обязательно постарался бы найти могилу друга, поклонился бы его светлой памяти.

В 1970 году я вышел в отставку, но и еще в течение двадцати лет, работая в оборонном обществе, занимался военной тематикой. Так что можно сказать: вся активная, сознательная жизнь отдана армии.

Вскоре после войны в очередной приезд в Брахлов я забрался на чердак нашего дома. Среди старой домашней рухляди нашел самодельный блокнот, исписанный неровным, ломаным почерком. Некоторые страницы порваны, буквы расплылись от попавшей влаги. Сразу узнал: дневник 1934 года. Учащенно забилось сердце, мысли перенеслись в далекое детство. Развернул книжечку наугад. Вверху страницы - дата “14 июня”, и далее -текст:

“Сегодня последний день хождения в школу. Утром решили отпраздновать это событие. Купили в магазине две бутылки кремсоды, взяли с собой закуску, переплыли на лодке на другой берег реки и там в густой траве устроили большой пир. Потом все вчетвером, Бегунов, Кузоро, Руденок и я, пошли в Чернооков. Сначала сфотографировались, а потом собрались в старой школе. Директор поздравил с окончанием учебы, а Василий Маркович вручил подарки. Мне вручил авторучку и сказал:

- Надеюсь, тебе пригодится”.

Заключение

Вот и все те крупицы, что удалось найти при раскопках напластований Времени. Их не много, явно недостаточно, чтобы составить цельную, полностью видимую картину минувшего. Некоторые места картины размыты, еле просматриваются, а другие вообще зияют пустотой. Но ничего не поделаешь. Остается только надеяться, что в будущем кто-то продолжит раскопки.

Читатель несомненно заметит неравномерность в освещении героев повествования - одни только упоминаются, другим отводятся страницы. Непомерно много места автор уделил своей персоне, за что особо просит прощения читателя. Вместе с тем хотелось бы объяснить: причина неравномерного внимания действующим лицам повести не в разном отношении к ним автора и не в дефиците скромности у него, а в крайней ограниченности “ строительного материала”, которым он располагал и который послужил каркасом, фактической основой книге.

Автору хотелось бы также обратиться к читателям с просьбой не судить его строго и за литературные погрешности книги, несовершенство стилистики, отсутствие хронологической последовательности. Он не ставил своей целью писать художественное произведение с соблюдением всех необходимых канонов и требований. В повести нет домысла, вольного обращения с фактами, она строится на строго документальной основе. Не лучшим образом на литературных достоинствах, языке повести сказалась и торопливость при написании, вполне, вероятно, оправданная, если учесть, что возраст автора, когда он работал над книгой, приближался к восмидесяти.

И наконец последнее. Книгу я писал ПО ЗАКАЗУ. По заказу собственной совести. Я не жду чьей бы то ни было благодарности, книга не принесет мне ни славы, ни денежных вознаграждений. Да я в них и не нуждаюсь. Мне дороги люди, с которыми на заре юности довелось сидеть за одними школьными партами, с глубоким уважением отношусь к их свершениям, подвигам, их честному труду. И мне очень хотелось материализовать добрую память о них хотя бы небольшой, скромной книгой. Я знал, что имею такую возможность, и считал это своим моральным долгом. Долгом перед живыми и мертвыми, ныне здравствующими и ушедшими от нас в разные годы друзьями-товарищами, соучениками Чернооковской семилетки. Они достойны того, чтобы память о них не канула бесследно в Лету, сохранилась благодарными потомками.