— Священный Обет.
Она полуфыркнула-полухихикнула, прежде чем, казалось, все поняла, и это сокрушило ее.
— Ты сделал это нашими клятвами? Тайными, священными клятвами брачных уз?
Прежде, чем я мог ответить, она покачала головой и упала передо мной на колени. Пока она раскачивалась, горячие слезы упали на контракт, смешиваясь с чернилами и превращая их в огромные завитки черного.
Она сама подала мне идею. В конце концов, технически мы были женаты. Нас вырастили друг для друга, нам было предначертано свести друг друга с ума. Это была наша судьба. Наша гребаная доля.
Ее смех перемешался с рыданиями. Звук буквально разрывал сердце. Я заставил свое тело стоять на месте, пока она свернулась клубочком на полу.
— Это по-настоящему. Это... это не кошмарный сон. Это реальность!
Слезы ручьем бежали из ее глаз, все быстрее и быстрее, затем она задержала дыхание и начала задыхаться. Она глотала воздух и рыдала, и глотала вновь.
— Так нечестно. Я х-хочу д-домой...
Я никогда не видел, чтобы кто-то так полностью терял самообладание.
Это было не только из-за документа. Это было из-за того, что она не позволяла себе чувствовать. Она не отпустила прошлое. Она не осознала, что это ее будущее, и невозможно повернуть назад — независимо от того, как сильно она убеждала себя в обратном.
Так она выживала — притворяясь, что это нереально, что все каким-то образом исчезнет?
Все пробилось наружу, сотрясая ее тело от горя.
Я возвышался над ней, не желая видеть такую слабость. Презирая то, что сломил ее. Но в то же время, я стоял, защищая ее уязвимость, стоял на страже, удостоверяясь, что она могла дать слабину.
В каком-то смысле я точно знал, как она чувствовала себя. Мы оба были прикованы к будущему, которого не хотели, и ни один из нас не мог отказаться от него.
Я не прикоснулся к ней. Не мучил ее.
Я позволил ей выплеснуть ее опасения и очистить свои мысли.
Я просто позволил ей плакать.
Пока каждая капелька падала на ковер, я понял, что, черт подери, завидую. Я завидовал, что она так легко могла очиститься. Так просто показать эмоции, зная, что она легко могла взять себя в руки вновь.
Прошло полчаса или, возможно, десять минут, но медленно слезы Нилы остановились, и ее дрожащее тело погрузилось в тишину.