Сейчас я не мог оставаться один, по крайней мере, в своем собственном доме, поскольку Лори все еще находилась здесь под домашним арестом. Не хотелось мне и материться, поскольку я понимал, что она волнуется и мучается куда сильнее меня. Единственное, что мне оставалось, – быть суеверным, и я решил, что для компенсации буду соблюдать все суеверия в тройном размере.

Нам явно не стоило смотреть телерепортажи с комментариями по поводу предполагаемого вердикта, но не было сил удержаться от этого. Некоторые комментаторы считали, что у нас неплохие шансы, но большинство склонялись к тому мнению, что если присяжные последуют букве закона, то дело проиграно. И все сходились во мнении, что если бы не появление в суде Хоббса, мы потерпели бы полный крах.

Второй пункт, по которому у журналистов не было разногласий, состоял в том, что чем дольше присяжные обсуждают вердикт, тем лучше для нас. Если присяжные отвергнут нашу теорию об отношении Хоббса к убийству, они быстро проголосуют за обвинительный вердикт. Если же они решат принять эту теорию или, по крайней мере, рассмотреть ее, то это займет гораздо больше времени. Разумеется, в этом предположении «чем дольше, тем лучше» не рассматривалась вероятность того, что нас всех хватит инфаркт, и мы не дождемся вынесения вердикта.

За завтраком, ровно в девять утра, мы с Лори переглянулись и поняли, что вот сейчас присяжные собрались и решают ее судьбу. Этого хватило, чтобы я подавился оладьей.

Раздался звонок в дверь – пришло сообщение с курьерской почтой. Письмо было от моих оппонентов по иску Уилли Миллера, и в конверте лежал банковский чек на сумму более одиннадцати миллионов долларов. Поскольку двести тысяч из этих денег принадлежали Эдне, она была счастлива отнести чек в банк и депонировать его.

Я позвонил Уилли и Кевину и рассказал им новости. Уилли поведал мне, что он уже решил, что будет делать с частью своих денег. Я предположил, что он собирается купить яхту, на которой сможет курсировать вокруг бедных районов, но он меня опроверг.

– Я собираюсь инвестировать эти деньги, – сказал он. – Но прибыли, похоже, не будет.

– Большинство инвестиций таковы, – сказал я. – Но обычно просто не подозреваешь, что так и будет.

– Я хочу, чтобы ты вошел в дело, – сказал он. – Пополам.

Мне было сейчас не до инвестиций, поэтому я предложил ему:

– Позвони после суда, мы обсудим это с кузеном Фредом.

В полдень приехал Кевин, и мы все расположились в гостиной, ожидая звонка и надеясь, что он раздастся не очень скоро. Через какое-то время я встал и открыл окно – наше напряжение давило, подобно духоте.

В полчетвертого телефон зазвонил. Эдна сняла трубку и нервно сообщила мне, что звонит Рита Голден, судебный пристав. У Риты могло быть много других причин звонить, не обязательно чтобы сообщить вердикт. Присяжные могли попросить протокол свидетельских показаний, один из них мог заболеть, они могли не прийти к единому решению и отложить голосование на завтра и т. д. и т. п. Каждое событие из вышеперечисленных устроило бы меня.

– Алло? – крайне оригинально начал разговор я.

– Энди, – сказала Рита, – вердикт вынесен. Топор вызывает всех в суд к пяти часам.

– Хорошо, – сказал я, и она продиктовала мне еще несколько инструкций.

Я повесил трубку и сообщил новости Лори, Кевину и Эдне. Наши надежды на долгую дискуссию присяжных не оправдались, но никто не стал упоминать об этом.

– Когда выезжаем? – спросила Лори.

– Примерно через час, – ответил я, прежде чем вылить на нее тот же ушат холодной воды, который Рита вылила на меня. – Лори, думаю, тебе стоит упаковать кое-какие вещи. На случай… – Я не закончил фразу, потому что ее окончание звучало бы примерно так: «На случай, если прошлая ночь была последней, которую ты провела вне стен тюрьмы».

Лори кивнула и поднялась в спальню, чтобы сложить чемодан. Кевин не произнес ни слова, он чувствовал то же, что и я. Бессилие и страх. Бессилие от того, что мы больше никак не можем повлиять на события, а страх – поскольку судьба Лори уже решена.