— Вернулись, наконец-то вернулись! — вопил с барбакана какой-то увалень — одноглазый, рябой, уродливый. — Приветствую вас, милорд граф, и вас, сэр Уил!
— Победа, милорд? Вы вернулись с победой? — кричали какие-то люди со стен и со двора. — Как там турнир в Бедфорде? И что это за дамочка рядом с вами?
Была поднята железная решетка. Зацокали копыта по деревянному мосту, и отряд въехал в первый двор замка. Повеяло резким запахом мочи и нечистот, так, что Джейн заставила лошадь идти быстрее. Здесь, на первом дворе, располагались, насколько она могла судить, конюшни, погреба, кухни и жалкие, покосившиеся лачуги — очевидно, жилища наемников.
Двор был вымощен старыми, разрушающимися каменными плитами, сквозь трещины в которых летом, несомненно, растут трава и сорняки. Донжон, занимавший основную площадь первого двора, был, вероятно, много старше всего остального в замке — осевший, почерневший от времени, с узкими-узкими окошками в зубцах наверху. Подняв глаза, Джейн содрогнулась: на верхней площадке донжона ветер раскачивал труп повешенного.
— С нами крестная сила! — Ее рука вновь поднялась для крестного знамения. — Что же это такое?
Уильям нахмурился. Глянув вверх лишь одним глазом, он сразу понял, кто именно там повешен. Никто иной, как Гарри Лимбах, крещеный иудей, у которого он недавно занимал деньги…
— Что тут случилось? — спросил Уильям.
Наемники загалдели, размахивая руками:
— Этот христопродавец требовал денег, сэр! Посмел явиться аж сюда со своими вымогательствами! А ведь его не раз предупреждали, чтоб он нам не докучал! Мы давно поклялись освободить вас от него и вот представился случай разделаться. Чтоб не приставал к христианам… А свиту его пинком выгнали вон!
— Снять его сейчас же, — распорядился Уильям, досадуя на то, что его не в меру верные слуги именно теперь преподнесли ему подобный сюрприз, — снять, говорю же вам! Не хватало еще таких украшений для нашего замка!
— Снять-то снять, — отозвался старый граф, — а в целом ребята поступили верно. Проходу не было нам от этого еврея!
Джейн не смотрела на супруга, но к горлу подступало невыносимое отвращение. Не в привычках благородной леди было жалеть крещеных иудеев, однако, изучив немного Говардов, она подозревала самое худшее: наверняка они не хотели отдавать долгов. Какая низость! А эти его люди — настоящая орда бандитов! Она, направляясь сюда, все-таки надеялась, что ей окажут какой-то прием. Как бы не так — ее разглядывали дерзко, жадно, непочтительно, будто Уильям не жену привез, не даму из рода Бофоров, а какую-нибудь девку для развлечения. На миг ей даже стало страшно. В каком месте она очутилась, среди какой банды и притом совсем одна…
Уильям, будто угадав эти мысли, прикрикнул:
— Ну-ка, всем обнажить головы и стоять смирно перед госпожой!
Удивленный гул пробежал по толпе наемников. Уильям грозно продолжил, дождавшись, пока они стащат с голов войлочные шляпы и колпаки:
— Да, так и есть. Эта молодая дама — новая леди Говард, будущая графиня Ковентри. Она из рода Бофоров, дочь самого герцога Сомерсета, дама благородная и знатная, так что…
Одноглазый увалень, ухватившись за стремя Уильяма, дерзко ухмыльнулся:
— Так чья же все-таки она жена? Вы на ней женились или, может, ваш отец? Что-то непонятно.
Рассвирепев, Уильям так ударил нахала носком сапога, окованного железом, в грудь, что тот отлетел на несколько шагов назад и рухнул на землю, разбив голову.
— Я на ней женился, придурок! И если кто-нибудь еще посмеет ухмыляться в присутствии моей супруги, тот живо закачается вон там на донжоне, вместо Гарри!