Раничев с удивлением осмотрел плетенку. Никакого телефона там и в помине не было. Вот незадача-то.

– Бедновато живете… – расстроенно протянул Иван, даже забыл и про курево. – Слушай, а у старшего вашего тоже мобилы нет?

Рыжий не успел ответить – с первой телеги закричал что-то Ефим Гудок, замахал руками:

– Иване, Иване!

Что такое?

Раничев подбежал к телеге.

– Во-он твой Угрюмов. – Скоморох махнул рукой куда-то вперед. – Посейчас из-за холма покажется.

И вправду, впереди, слева от них, высился пологий холм, поросший на самой вершине редкими кривыми соснами, туда, за холм, и поворачивала дорога, допреж того пересекая через мосточек небольшую речку. Мосточек был тот еще. Старый, латаный-перелатаный, деревянный, срубленный – такое впечатление – без единого гвоздя. Подобные сооружения, наверное, описывал еще Радищев, проезжая из Петербурга в Москву. Раничев даже хотел было сойти с воза, подождать, пока проедут, а уж затем идти самому. Потом махнул рукой: а, будь, что будет, в крайнем случае всегда можно выскочить, да речка-то по виду не очень глубокая. Удачно проехав мостик, свернули к холму – дорожка заворачивала на вершину. Слезли с телеги, чтоб без нужды не утомлять лошадь, не торопясь поднялись на холм…

Мать честная!

Раничев аж присел от удивления. Вместо типичных брежневских новостроек, упомянутых еще Рязановым в «Иронии судьбы…», перед ним открылась панорама настоящего древнерусского города – с высоким земляным валом, рвом и крепостными стенами, сложенными из крепких бревен. За стенами виднелись золотые маковки церквей, а дорога внизу, проходя через ров, уходила в призывно открытые городские ворота. Тоже деревянные, обитые широкими полосками блестевшего на солнце металла. Вдалеке, слева и справа, виднелась река, огибавшая город с противоположной стороны, на реке маячили белые паруса.

Ну дела… И это – Угрюмов? Крупнейший районный центр? А где завод, городские кварталы, телевышка? Впрочем, местность отдаленно похожа. Вон – дубрава, правда какая-то хиленькая, вон – река, вон – излучина, там обычно все пьянствовали, вон… Нет. Какой же это Угрюмов? Это совсем ни на что не похоже. Раничев обернулся – спросить – но, сплюнув, замолк. Чего спрашивать-то? Подъедем ближе – там разберемся.

Яков стегнул вожжами:

– Н-но, милая!

Лошадка прибавила шагу, и телега быстро покатила вниз, ко рву, к стенам, к воротам…

Ефим шутил о чем-то с возчиком, Раничев же молчал и, хлопая глазами, крутил головой. Спустившись с холма, возы переехали через узкий мостик – судя по канатам – подъемный (!) – остановились у ворот, в очередь с другими возами. Яков замахал кому-то рукой – видно, узнал приятеля.

– Ну, пора и нам, – кивнул головой Ефим Гудок. – Спаси вас Бог, православные. – Сойдя с телеги, он низко поклонился обозным. Раничев, подумав, сделал то же самое. Он вообще-то чувствовал себя что-то не очень хорошо, как-то не так. Или, скорее, все вокруг было не так. Эти башни, стены, ворота. Стражники в кольчугах и с копьями. Один из них направился прямо к ним. Ефим ткнул приятеля в бок: – Кланяйся.

Поклонились. Впрочем, похоже, их поклоны не произвели на стража никакого впечатления. Темные, глубоко посаженные глаза его подозрительно смотрели на беглецов из-под блестящего, надвинутого на самый лоб шлема:

– Кто таковы?

– Скоморохи мы, – скромненько ответил Ефим. – Ватажники.

– Ватажники? – Воин нехорошо усмехнулся. – Феофан-епископ приказывал вашего брата на нюх к воротам не подпускать. Так что – идите, куда хотите.