Хрёрек еще некоторое время многозначительно смотрел на него, будто ожидал продолжения. Неизвестно, понял ли Велем, о чем тот молчит, но ничего не сказал. Тогда Хрёрек тряхнул головой:

— Как я понял, ты убедился, насколько выгодно сбывать ваши меха на греческих торгах. Ты ведь был бы не прочь следующим летом повторить этот поход?

— Я-то был бы не прочь, но за год не наберем столько, чтобы был смысл ехать в такую даль. Там на порогах-то печенеги. Были козары в силе, говорят, тогда их в кулаке держали. А теперь носятся по полю, орава дикая, и управы на них нет. Зазеваешься — к грекам поедешь не как прежде, купцом богатым, а рабом с веревкой на шее.

— Выгоды нигде не даются без риска. Но ты ведь человек отважный и дельный, я это сразу понял.

— Вроде понимаем, за какой конец ложки браться. А тебе к чему? — Велему хватало ума понять, что льстить за просто так никто не будет.

— Я уже говорил твоему отцу и прочим достойным мужам об одном деле…

— Каком? — Велем обернулся к Домагостю, и тот кивнул.

— Можно за одну зиму набрать столько мехов, чтобы имело смысл ехать в Корсун. Здесь кругом живет много племен, богатых мехами, а отважный человек с хорошей дружиной сумеет эти богатства взять, не понеся больших потерь.

— Ратью идти предлагаете? — Велем быстро ухватил суть. — Ты пойдешь? А людей у тебя сколько?

— У меня всего двадцать человек, но Вестмар Лис дает сорок. Я так понял, что и жители Альдейгьи охотно примут участие, если у них будет достойный, знатный, отважный и удачливый вожак.

При этом Хрёрек выразительно смотрел на Велема, предлагая ему угадать остальное.

— Это я, что ли?

— На тебя, сыне, теперь все люди смотрят, — подтвердил Домагость. — Тебе верят. Народ и раньше до серебра охоч был, а теперь твоих рассказов наслушался, гостинцев нагляделся… В шелка одеться каждый не прочь. Если кликнешь охотников — найдутся.

— А ты, батя, что об этом думаешь? — Велем еще не привык у себя дома самостоятельно принимать такие важные решения и больше полагался на ум и опыт отца.

— Лют Кровавый дань собирал — у него дружина была копий в шестьдесят всего.

— Но у него договора были насчет дани.

— И у нас будут. Только на первый раз шести десятков мало. Но мы побольше наберем. Мы тут уже потолковали без тебя… Решай, сыне. Будет воевода, будет и войско.

— А все мелочи мы обсудим, — добавил Хрёрек. — Я имею опыт такого рода походов. Но сначала мне хотелось бы обговорить с тобой еще одно дело, решить которое можешь только ты.

Намекнув Велему, что он, Хрёрек, может быть ему очень полезен, датский конунг наконец завел речь о собственном деле, надеясь, что теперь Велем охотнее пойдет ему навстречу. Дело касалось Ложечки, которую, как оказалось, звали вовсе не Ложечка, а Дарфине, дочь Мугрона из рода Уи Фланнакайн. Услышав об этом впервые, Велем не так чтобы удивился. Он давно подозревал, что его Ложечка — не простая девушка и рода не низкого. Об этом говорило все: изящное сложение, выражение красивого лица, полное достоинства и смирения одновременно, сдержанность, живой взгляд. Недаром же он когда-то сам хотел на ней жениться. Он и теперь в глубине души считал, что она ничем не уступает Остряне, кроме чужой веры, которая никогда не позволила бы ей занять достойное положение среди ладожских женщин. Но раз так, справедливость требовала дать ей жизнь получше, чем мог предложить он. Иногда случается, что люди королевской крови попадают в рабство, но боги обычно заботятся о том, чтобы вернуть им свободу и прежнее положение. А вся история Ложечки ясно свидетельствовала, что, несмотря на трудную судьбу, боги на ее стороне.

Спор вышел только о цене. Велем запросил три гривны серебром. Это была обычная цена за молодую рабыню знатного рода, но Хрёрек, стесненный в средствах, все же предпринял попытку поторговаться.