Обратила внимание на двух нервничавших девушек. Одна хрустела костяшками пальцев, а другая топталась, переминаясь с ноги на ногу не переставая. Всем, кроме этих двоих, разрешила уйти.

Бонни Рамирес и Сандра Леон. Обеим по шестнадцать. Одеты одинаково — тесные топы, джинсы с заниженной талией, туфли на высоких каблуках. Друг друга не знают. Топ у Бонни черный, из дешевой ткани. Лицо покрыто густым слоем тонального крема, чтобы скрыть угревую сыпь. Волосы каштановые, вьющиеся, уложены в замысловатую прическу. Небось, не один час сооружала, чтобы добиться впечатления естественного беспорядка. Она по-прежнему терзала свои пальцы. Петра повторила, что лучше честно и откровенно все рассказать.

— Я не вру, — сказала Бонни.

Произношение распевное, характерное для восточной части Лос-Анджелеса, последний слог в слове имеет характерную интонационную окраску.

— А что насчет автомобиля, Бонни?

— Я вам сказала. Не видела я никакой машины.

— Точно?

— Точно. Я должна идти. Мне очень надо идти. И снова трещит костяшками пальцев.

— Куда так торопишься, Бонни?

— Джордж сидит с ребенком только до часа ночи, а сейчас намного позднее.

— У тебя что же, есть ребенок?

— Два года, — сказала Бонни Рамирес.

В ее голосе прозвучали гордость и самодовольство.

— Мальчик или девочка?

— Мальчик.

— Как зовут?

— Роки.

— Фотография есть?

Бонни потянулась за расшитой блестками сумкой и остановилась.

— Зачем вам? Джордж сказал, что если я не явлюсь домой вовремя, он уйдет, а Роки иногда просыпается ночью. Я не хочу, чтобы он испугался.