– Что такое? – испуганно спросила мать.

– Сквозняк, наверное. – Я пожал плечами. – Помоги уложить вещи, пожалуйста.

Мне хотелось отвлечь ее, отогнать подальше слезливое настроение, но я просчитался. Просьба осушила слезы, но вызвала очередную серию упреков:

– Ты даже вещи не можешь нормально собрать! Неприспособленный, несамостоятельный! А если тебе помощь понадобится? Думаешь, отец разбежится помогать? Как же, держи карман шире! Это он по телефону такой… рассудительный! Конечно, не воспитывал, не растил! Натрепал всякой чуши, а ты и побежал к нему, высунув язык!

– Перестань! Ничего он не трепал! Он, если хочешь знать, даже отговаривал!

– Вот спасибо-то, благодетель! – Мать вскочила со стула и картинно поклонилась. В углу, которому она кланялась, стоял телевизор, и в другой момент это выглядело бы смешным. – Еще бы он не отговаривал! Зачем ему такие хлопоты?

Здрасте, приехали! И так плохо, и эдак нехорошо, вечно одно и то же!

– Тебя не поймешь, – с досадой сказал я. – Ладно, не хочешь, не помогай. Сам справлюсь.

Мать подлетела ко мне, решительно оттеснив плечом в сторону, и принялась складывать свитера, белье и обувь.

– Зачем ты бросил университет? Можешь нормально объяснить? Ты хоть отдаленно представляешь, чего мне стоило тебя туда устроить?

Я с грехом пополам проучился в энергетическом университете два курса. Точнее, промучился. Ни одной интересной мне лекции, ни одной сессии без «хвостов». В зачетке – сплошные тройки, поневоле начнешь считать себя тупицей. Мне никогда в жизни не хотелось быть энергетиком, но у матери имелись связи в этом вузе, поэтому она меня туда и «поступила».

Закрывая в июне очередной долг, я понял, что еще три года не выдержу. Меня тошнило от одного вида университетской высотки, что торчит неподалеку от берега Казанки. Я плелся туда, проклиная все на свете, и в первую очередь – свою слабохарактерность и уступчивость.

– Не хочу там учиться. И никогда не смогу работать по специальности, – обреченно сказал я, предвидя новую порцию укоров.

– Но ведь тебя же в армию заберут! – Голос матери зазвучал растерянно, почти умоляюще.

– Значит, пойду в армию, – упрямо проговорил я. Мать хотела возразить что-то, но я не позволил. – До осеннего призыва еще полно времени. Я подумаю и решу. Может, вернусь обратно в энергоунивер («Ни за что на свете!»). Или в другой институт поступлю. Что ты заранее нагнетаешь! Я же не навсегда еду. Поживу какое-то время с отцом и решу.

Она распрямилась, закончив с вещами, которые теперь лежали ровными стопками. Сверху, как я и предполагал, оставалось еще немного места. Теперь мать смотрела прямо на меня.

– Знаю я, что ты себе в голову вбил. Писателем собрался стать. Что это за профессия такая ненормальная? Да это вообще… не профессия никакая!

– Конечно, и Толстой, и Гоголь, и Чехов – все идиотами были! Один энергетик Чубайс гений.

– Прекрати ерничать! – громко и жестко бросила мать, уперев руки в бока и сдвинув брови к переносице. Всю жизнь терпеть не мог, когда она так делала. – Ты же не можешь на полном серьезе считать себя гениальным писателем! Пушкиных с Лермонтовыми, да даже и… – мать нетерпеливо пощелкала пальцами, – Донцовых каких-нибудь – по пальцам пересчитать! А остальные, кто не пробился? Их, может, миллион! Хочешь всю жизнь впроголодь прожить? По издательствам бегать с рукописью под мышкой и ждать, пока кто-то соизволит тебя напечатать?

– Да почему ты никогда в меня не веришь?! Откуда знаешь, что у меня ничего не выйдет, что я неудачник и ничего не добьюсь? – Я чувствовал, что сейчас наговорю лишнего, но уже не мог заставить себя замолчать. – Ты заранее все за меня сама решила, составила подробный план, расписала на десять лет вперед и ждешь, что я буду жить именно так! А если я не хочу жить по твоему распорядку? Ты об этом подумала? Может, мне нужно что-то другое? Кто тебе дал право за меня решать?