В трубке хихикнули. Звук был настолько мерзким, издевательским, что ей стало дурно.

– Почему вы сюда звоните? – спросила она. – Какой номер вы набираете?

– Твой, – ответил голосок. – Хочешь послушать музыку? Ты же теперь одна, тебе наверное, скучно?

– Если вы звоните мне, то должны знать, как меня зовут, – дрожащим голосом выговорила Варя. – Если вы не знаете этого – я кладу трубку. И больше к телефону не подойду, я скажу мужу, чтобы он с вами говорил!

– Тебя зовут Варвара, – ехидно сказали в трубке. – И никакого мужа у тебя больше нет. Врать стыдно. А теперь слушай музыку.

И в трубке послышалась смутно знакомая мелодия, потом вступил одинокий женский голос. Варя раздраженно положила трубку.

– Кто это звонил? – испуганно спросила мать.

– Не знаю. Какой-то ребенок балуется.

– Ребенок? – удивилась мать. – Мне показалось, что это это взрослая женщина.

– Да это мальчишка, лет восьми! – воскликнула Варя. – С чего ты взяла, что это женщина? Как будто взрослому человеку больше делать нечего!

– А раньше такое бывало? – забеспокоилась мать. Узнав, что однажды неизвестный абонент уже звонил Варе, она окончательно встревожилась: – Нет, ты как хочешь, а это не случайный звонок! И это не мальчишка, а женщина – уж тут я не ошиблась!

Стукнула балконная дверь, и отец окликнул их. Он желал знать, почему никто не спит.

– Уснешь тут… – начала было мать, но Варя шепотом ее остановила:

– Не надо, ничего не говори. А то он вообще не уснет.

Она вернулась к себе в комнату, погасила свет и легла. Варя чувствовала себя омерзительно. Как будто кто-то в чем-то ее обвинил, а она не могла ответить. Как будто ее оскорбили, а она должна молчать. «Все бы ничего, но откуда этому чертову пацану известно мое имя? – подумала она. – Это мальчишка, противный мальчишка, что бы там не утверждала мама».

Она сдержала обещание, известив заведующую фотомастерской о похоронах. Варя не думала, что та действительно захочет прийти. Но Елизавета Юрьевна явилась. Никто из приглашенных ее не знал, и она держалась в стороне – и возле морга, и на кладбище. Подошла к могиле попрощаться – одной из последних. Скромно положила с краешку букет белых гвоздик. Мать Андрея шепотом спросила невестку – кто эта девушка? Та объяснила, не упоминая, однако, о своих подозрениях насчет дачи. Варе и так уже пришлось выслушать несколько замаскированных колкостей на этот счет. Родителям Андрея было трудно смириться с потерей, и они, видимо, не переставали подозревать невестку в том, что она утаила вырученные за дачу деньги. Прямо этого ей больше не говорили. Но Варя ловила на себе пристальные, осуждающие взгляды, и ее каждый раз передергивало. Хотя, может быть, в этом был виноват холодный ветер. Когда покидали кладбище, пошел дождь. Впереди ярко вспыхнул красный зонтик – его раскрыла Елизавета Юрьевна. Она одна подошла к синей, изрядно забрызганной грязью машине, закрыла и отряхнула зонт, села за руль. Варя не могла вспомнить, звала ли ее на поминки? Наверное, звала, но нужно бы повторить приглашение… Ей очень хотелось поговорить с женщиной, но она не могла сделать это при всех – ее ни на секунду не оставляли одну. Однако ее опасения оказались напрасны – когда микроавтобусы и машины вернулись во двор ее дома, синие «Жигули» тоже были среди похоронного кортежа.

– Извините! – Елизавета Юрьевна догнала Варю у подъезда. Она протягивала ей фирменный пакет с прозрачным оконцем – в таких обычно выдавались готовые снимки. – Я никак не могу остаться, мне нужно на работу. А это вам.

– Как жаль, – пробормотала Варя, принимая у нее пакет. – Я рассчитывала поговорить с вами…

– Вы о даче? – уточнила та. Поймав испуганный Варин взгляд, она перешла на шепот и сообщила, что ничего выяснить не удалось. Она опросила весь персонал мастерской – и женщин, и даже мужчин. Никто не давал денег Андрею – во всяком случае, не признался в этом.

– Но у меня есть еще одна идея на этот счет, – сообщила она, оглядываясь по сторонам. Вероятно, Варя заразила ее своей нервозностью. – Я не знаю, у кого он брал деньги, но кажется, догадываюсь, кому он их отдал… Была у меня неприятная ситуация…