Кому все-таки нравятся парижане?

В начале 2010 года журнал новостей Marianne^[4] провел среди своих читателей опрос на тему, что они думают о парижанах, и ответ предсказуемо оказался по-французски противоречивым.

В целом, провинциалы высказали bonne opinion^[5] о столичных жителях, признавая, что они рафинированные, хорошо образованные и модные, но сопровождая эти лестные отзывы потоком оскорблений.

Парижане удостоились и других эпитетов: высокомерные, агрессивные, нервные, снобы и эгоисты, к тому же куда менее великодушные, терпеливые, беззаботные и гостеприимные в сравнении с жителями провинций.

Но насколько серьезным можно считать этот опрос и не оказался ли он попросту сборником клише, распространяемых массмедиа (да теми же рекламными роликами газеты Le Parisien)?

Со всей определенностью можно сказать, что парижане считают себя обособленной расой, – возможно, потому, что Париж отделен от пригородов не только почтовыми кодами (все они начинаются на «75»), но и физическими преградами. Вдоль всей boulevard périphérique, кольцевой автодороги вокруг Парижа, тянутся бастионы высоток HLM – Habitations à Loyer Modéré (недорогое жилье для малоимущих) – этакая современная версия крепостного вала. И хотя стен уже давно нет в помине, двадцать arrondissements, собственно, и составляющих Париж, до сих пор называют intra muros — «в стенах». Неудивительно, что парижане слывут снобами – ведь этим средневекомым термином они словно закрепляют свое превосходство над теми несчастными, кому пришлось поселиться за пределами périph’ (такое сокращение принято среди «своих»).

Впрочем, это сознание географической уникальности кажется слегка преувеличенным. В конце концов, «маятниковый» мигрант, проживающий, скажем, в десяти километрах от Нотр-Дам, все равно окажется тем же парижанином, пусть и «по ту сторону périph’».

Кстати, именно эта «маятниковая» миграция и порождает пресловутую агрессивность парижан. Тот человек, что толкнул вас в métro или презрительно фыркнул, когда вы остановили его на улице с просьбой подсказать дорогу, возможно, вскочил с постели в шесть утра, потом втиснулся в набитую пригородную электричку и/или вагон подземки, где простоял сорок минут, уткнувшись носом в чью-то подмышку, рискуя сломать себе хребет от резких толчков поезда, а потом, уже в офисе, услышал от своего босса радостную весть, что ему предстоит двойной объем работы, так как коллеге добрый доктор выписал больничный на три месяца. Так что этому трудовому мигранту вовсе не до улыбок, когда вы пристаете к нему с вопросом, как пройти к Sacré Coeur^[6].

Поэтому oui^[7], парижане и их братья из пригородов агрессивные и нервные, но не больше, чем обитатели любого другого большого города. И они кажутся такими суровыми лишь потому, что им знакомы законы городской жизни, а те, кто эти законы не знает – туристы и провинциалы, – их раздражают. Для парижан сосуществование с пришельцами сродни походу на рыбалку с дилетантом, который в жизни крючка рыболовного не видел. Ведь каждый знает, что удочку не забрасывают в воду вместе с оснасткой. Как, вы не знаете? Ну, тогда остается посочувствовать вашей непроходимой тупости.

Именно эта навязанная жизнью нетерпимость объясняет, почему кулаки парижских водителей словно приклеены к клаксону и почему парижские официанты (которые обычно обслуживают безупречно, хотя со стороны кажется, будто они вас игнорируют) могут не на шутку вспылить. Многие посетители, особенно из числа иностранцев и непарижан, всего лишь любители в этой ресторанной игре, а официанты – профессионалы. И они попросту выражают раздражение тем, что вынуждены делить свою территорию с неопытными новичками. Короче, кажущееся недружелюбие парижан – вовсе не намеренная попытка оскорбить чужаков. Это лишь проявление их желания жить своей жизнью.

В то же время упреки в снобизме и эгоцентризме вполне обоснованны, поскольку с самого рождения в головы парижан золотым молоточком от «Шанель» вбивается сознание величия их города.

Париж по праву можно считать центром франкоговорящей вселенной. Возможны кое-какие нюансы формулировки, но этот город – центр Вселенной. Точка. Высшие чины любого престижного французского учреждения – будь то культуры, экономики или политики – должны находиться в Париже, чтобы «держать руку на пульсе», так что crème de la crème^[8] всегда здесь, а те из них, кому посчастливилось быть парижанами, обязательно скажут, что их сорт crème самый сливочный.

Кстати, снобизм распространяется не только на варягов – парижане не жалеют и своих. Скажем, жители аристократических arrondissements свысока, со смесью упрека и жалости, поглядывают на обитателей менее престижных кварталов. Попробуйте сказать кому-нибудь из снобов Седьмого округа Левого берега, что вы живете на другой стороне реки – положим, в Двадцатом округе, – и вежливая гримаса тут же исказит лицо, словно вы признались в том, что у вас вши. И эта неприязнь взаимна. Телеоператор, проживающий в северном медиа гетто Девятнадцатого округа, поморщит нос при виде банкира из Шестнадцатого arrondissement на юго-западе города, мысленно окрестив его ленивым и безмозглым рабом мещанского капитализма. Между тем владелец лофта в красиво отреставрированном особняке Одиннадцатого округа чувствует себя пионером урбанизации на фоне окрестной бедноты.