– Пошли, Вова, – сказал Луговому Манин и потянул за рукав.

– Что случилось? – тихо по-русски осведомился Владимир Юрьевич.

– Мотать надо, сейчас здесь все полетит в тартарары, – пояснил штурмбаннфюрер.

– Какого черта, Гена? – обмер Луговой.

– Я все заминировал, сматываемся, дорогой.

– Как заминировал, мы же вместе с японскими товарищами вою…

– Волк тамбовский им товарищ, Вовик, – оборвал его Манин. – Мотаем, говорю. Жить хочешь?

– Да что я, идиот? Нас на родине за предательство расстреляют, из партии исключат.

– Не мели чушь, Володя, – спокойно, как ребенку, сказал ему штурмбаннфюрер фон дер Грюн, кладя толстую ладонь на колено. – Мы с узкоглазыми более не союзники, точнее с этим их видом.

– Как? – подавился вопросом Луговой.

– Несколько часов назад наше правительство объявило японским агрессорам войну.

– Да как же… Почему же нас еще не…

– Я им обрезал проводную связь и перепаял внутренности рации, у них теперь все диапазоны перепутаны, черт ногу сломит. Они теперь почти все время настроены на ложный командный пункт.

Луговой глянул на Манина с подозрением.

– Это такая штука, Тактик, – пояснил тот, нимало не смущаясь растерянностью Владимира Юрьевича, – когда вместо приказов собственного штаба они слушают нужные нам.

– А откуда ты…

– От верблюда, Вова. Пока ты своей тактике их учил, я получил инструкции.

– Да? – такое недоверие партии и правительства на мгновение очень обидело Лугового.

– А почему ты, то есть вы?

– А потому, что ты в технике ни бельмеса. Ты фугасы закладывать умеешь, Стратег?