Но если ее привлекали эти качества, разве не был таким ее муж? А он, должно быть, по прошествии времени проявил свою темную сторону. Может, он ей изменял или стал алкоголиком. Бил ее. Даже насиловал. Должно быть, он причинял ей много страданий, если она вернулась к своему доктору и заплатила за уничтожение всех воспоминаний о своем муже. После того как развелась с ним. После того как выбросила все его фотографии и съемки с его участием. После того как сменила имя и перебралась в новый район, где иммигранты-инопланетяне ее не тревожили. Не находили ее привлекательной даже с красными волосами и коричневыми губами.

Коль даже почувствовала себя оскорбленной, обиженной на то, что мужчина потерял к ней интерес, которого, может, и вообще не было. Но это, без сомнений, было к лучшему.

Через час она закрыла кофейню на ночь и присела с журналом на скамью в главном холле. Мимо проходила группа подростков, которые разглядывали ее, издавая при этом чмокающие звуки. Не прекращая чтение, Коль запустила одну руку в сумочку, но мимо прогрохотал помятый и покрытый граффити робот-охранник и покатился за мальчишками, подгоняя их вперед. Она убрала руку со ставшей скользкой рукояти пистолета.

Хотя и с опозданием, но сестра все-таки появилась. Ее Терр, такая красивая, с густыми черными бровями и головой идеальной формы, выбритой до темной щетины. Она легко поцеловала Коль, и они пошли к выходу из полузакрытого торгового центра.

— Предательница, — сказала Коль, указав кивком на стакан с кофе марки не ее кофейни у Терр в руке.

— Прости, не смогла дотерпеть…

Коль поинтересовалась у сестры о ее свадебных планах. Ее жених был, похоже, вполне достойным мужчиной — привлекательным, чувствительным, артистичным. Коль беспокоилась о Терр, но боялась хоть как-то омрачить ее восторг. Ей просто хотелось, чтобы сестра знала его чуть дольше.

— Как дела у тебя? — спросила Терр в ответ по дороге к ресторану, где они планировали поужинать и пропустить пару стаканчиков чего-нибудь спиртного.

Коль не отрываясь смотрела на ночной город за ветровым стеклом. Некоторые здания были так черны, словно в них вообще не было окон, будто гранитные обелиски. Другие были освещены ярче, но ничуть не теплее. Один из огромных зубчатых храмов тиккихотто, возведенный из синего камня и подсвеченный синими прожекторами, особенно поразил Коль своим одиночеством. Некоторые местные журналисты писали о Панктауне как о чудесной смеси культур, как о восхитительном плавильном тигле этносов. Коль же чувствовала, что здания представляли собой не богатое многообразие, но тихую какофонию, дисгармоничную по причине того, что множеству непохожих друг на друга пришельцев приходилось существовать плечом к плечу.

— Терр, — спросила она блеклым голосом, — тебе нравился мой муж?

— Черт возьми, Коль! — сказала Терр. — Дьявол подери!

— Что?

— Хочешь, чтобы мы попали в аварию? — Терр взяла себя в руки, сконцентрировались на дороге. — Ты же знаешь, что я не могу о нем говорить. Ты просила меня никогда не говорить о нем… и о той ночи! Ты хорошо заплатила за проделанную над собой работу. С какой стати тебе вообще захотелось это знать?

— Я не знаю, это просто… это беспокоит меня… иногда.

— Это беспокоило тебя, когда ты знала. Потому ты и захотела забыть. Сперва изнасилование, потом его. Ты страдала и поэтому захотела избавиться от боли. Сейчас ты снова обретаешь жизнь, так что не оглядывайся.

— Мне просто иногда любопытно. Разве может быть иначе? Живет ли он все еще в городе? Спрашивал ли он тебя когда-нибудь, где я? Обижал ли он меня… физически?

— Коль, заткнись. Я просто держу то обещание, которое ты заставила меня дать раньше, так что заткнись.

— Всего одно слово, Терр. Пожалуйста. Он обижал меня? Физически?

Терр промолчала, покачала головой.

— Пожалуйста, Терр. Всего одно слово.