Он взял небольшую паузу, чтобы отдышаться, и Бакстер с отвращением посмотрела на свое творение, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Ее руки были покрыты его кровью.

Руш посмотрел в зеркало на почти доделанную работу.

– Что же вы раньше не сказали, что у вас такой отстойный почерк? – пошутил он, но Бакстер была слишком потрясена происходящим и даже не улыбнулась.

Он сунул кляп обратно в рот, выпрямился и кивнул.

Бакстер снова погрузила лезвие в его плоть и добавила последнюю букву:

Закончив, она выронила из дрожащих рук в раковину нож и побежала в кабинку, где ее сразу же вырвало. А вернувшись через минуту, в ужасе обнаружила, что Руш устроил себе еще одну, последнюю пытку.

В одной руке он держал нож, в другой зажигалку, разогревая ею окровавленное лезвие.

Она была больше не в силах это выносить.

– Надо прижечь раны, – объяснил он, – чтобы остановить кровотечение.

На этот раз он не просил ее помочь.

Он приложил лезвие плоской стороной к самой глубокой ране. Послышалось тошнотворное шипение горелой плоти. Так же он обработал остальные раны.

Закончив, Руш бросил нож и скрючился над раковиной; его глаза слезились, он с трудом переводил дыхание.

– Который час? – едва слышно произнес он.

– Десять пятьдесят семь.

Руш кивнул, вытирая шероховатым бумажным полотенцем кровь:

– Рубашку.

Бакстер смотрела непонимающе.

– Рубашку, пожалуйста, – прохрипел Руш, указывая на пол.

Бакстер протянула ее, не в состоянии отвести глаз от его обезображенной груди.

Когда шрамы наконец скрылись под хлопковой тканью, она достала мобильный: