Я пила свой обычный черный кофе, Эгги — капучино. Рассказала ей о встрече с Гевином в поезде и о том, как мы прожили ту неделю вместе. Не преминула подчеркнуть, что он не спал со мной в палатке, и опустила некоторые эпизоды на вечеринке и после нее. Показала ей его записку.

Эгги взяла ее и молча рассматривала. Ее глаза увлажнились. Затем она сказала:

— Это почерк Гевина.

— Да, это он писал.

— Он ничего не писал. Даже ручку не брал в руку.

Она взглянула на меня. В ее глазах блестели слезы.

Одна слезинка покатилась по щеке, и она смахнула ее рукой.

— С тех пор как вернулся, все, что он делал, так это пялился в тот проклятый компьютер. Он даже не печатал.

— Вернулся откуда?

Эгги посмотрела на меня с недоверием:

— Вы имеете в виду, что не знаете, кто он? Он не сказал вам?

— Назвал только имя.

Тогда она рассказала. Рассказала мне о том, что Гевин был внештатным журналистом, который отправился в Ирак с фотографом по имени Бертран Найт, и что их захватили в плен. Они отсутствовали девять месяцев, с марта до Нового года, когда Гевин появился, наконец, в аэропорту Хитроу и позвонил, чтобы она пришла и взяла его с собой. Он не рассказал о том, что случилось, ни ей, ни кому-либо еще. Оставался в своей квартире и отказывался выходить из нее.

— Об этом писали в газете, но уже не вспомню в какой. Не попало даже на первые полосы. Если бы Гевин хотел рассказать что-нибудь, им бы заинтересовались газеты, но он не захотел.

— Что с другим парнем?

Она пожала плечами.