Мастерс продолжал:
– А еще я знал, что у тебя есть опыт работы с ребятами в летнем лагере. Поэтому твоя кандидатура показалась мне вполне подходящей.
Мои вьетнамки шлепали по гладкому, выложенному плиткой, полу. Мы поднялись на второй этаж.
– Но вы сказали, что информация обо мне пришла вам на почту? – уточнила я. – Кто вам ее отправил?
– Понятия не имею. – Он наморщил брови, с любопытством разглядывая меня. – Думаю, кто-то из чиновников, работающих в департаменте по вопросам исполнения наказаний.
И в этот момент он остановился перед дверью, за которой прежде – а может, и сейчас – находилась химическая лаборатория доктора Портера. – Раз уж речь зашла об этом, то помни, – он погрозил мне пальцем, – твои особые обстоятельства разглашать не стоит. Верю, что мне нет необходимости говорить тебе об этом, но на всякий случай хочу все прояснить. Эти ребята не должны знать, почему ты здесь. Понятно?
– Да, сэр. Разумеется. – Я сжала в кулаке ремешок сумки, висевшей у меня на плече. Мне стало неловко. – Спасибо, что доверяете мне.
Взгляд его голубых глаз смягчился, и он едва заметно улыбнулся.
– Здесь и будет твой кабинет. – Он кивнул на дверь лаборатории, а затем вручил мне стопку папок. – Тут диагностические карты на каждого ученика, заметки преподавателей, учебные планы и копии журналов. Изучи их. Увидимся в понедельник, Кейси.
С этими словами он оставил меня. Я огляделась, оценивая обстановку. У меня было столько вопросов. Этим ребятам по семнадцать. Что если они не захотят слушать кого-то, кто старше них всего на несколько лет? Что я буду делать, если возникнут проблемы с поведением? Разумеется, Джаред и Джексон Тренты здесь больше не учились, но я была уверена, что на смену им пришли другие отморозки. И почему занятия по письменной речи должны проводиться в химической лаборатории? Разве у меня не будут брать отпечатки пальцев перед работой с несовершеннолетними?
Я усмехнулась себе под нос. Что ж, это лучше, чем плакать. Как же все меняется.
Когда учишься в старших классах, то считаешь себя самым умным, думаешь, что все твои планы воплотятся в жизнь, что ты уже на пути к успеху и впереди тебя ждут деньги и престижная работа, ведь ты – важная персона, а значит, сразу по окончании школы станешь тем человеком, которым всегда хотел быть.
О чем ты не думаешь, так это о том, что в свои двадцать будешь еще более растерян, чем в семнадцать. Заглянув в кабинет сквозь стекло в двери, я поежилась от пробежавшего по коже холодка. Интересно, в свои двадцать пять я буду пребывать в еще большем замешательстве, чем сейчас? Раньше мой жизненный путь казался мне простым и понятным, а теперь на нем выросло столько преград, что я едва могла идти вперед.
Однако этим летом мне буквально не светило ничего иного, кроме как ходить пешком. Так как меня на год лишили водительских прав, я разрешила Ник увезти мою машину в Сан-Диего, утешаясь тем фактом, что в городе нет никого из моих друзей – по крайней мере, сейчас. А значит, то, что я теперь пешеход, не будет меня тяготить.
Школа и тренажерный зал. Время от времени – продуктовый магазин. Вот и все места, в которых я собиралась бывать. Все они находились в пешей доступности, хоть и на довольно приличном расстоянии от дома Тэйт.
Я решила вернуться домой. До поры до времени мне не хотелось переступать порог классной комнаты. Я заслуженно понесла наказание, но от этой мысли мне не становилось легче. Меня не радовала перспектива провести все лето в душном, затхлом помещении, полном людей, которые, как и я, не испытывали никакого желания здесь находиться.
Выйдя из школы, я достала из сумки айпод Тэйт и вставила наушники в уши. Просматривая плей-лист, не сдержала улыбки – ни один из загруженных ею треков не был мне знаком.
Мы с Тэйт любили одинаковую музыку еще до нашего знакомства. Но с годами я просто устала спорить с матерью из-за тех песен, которые включала у себя в комнате, поэтому просто сдалась. Вообще перестала слушать музыку, потому что воспоминания о разногласиях с матерью вечно все портили.
Включив композицию