Подул утренний ветерок, и вот, наконец, в воздухе закружился тополиный пух - в Москве опять зацвели тополя, вскоре этот майский снег покроет лужи, дома, деревья, камни, залепит лица прохожих, вот, наконец, и придет моя аллергия. Очень скоро мой черный мокрый фрак стал серым и мохнатым от пуха, глаза заслезились, нос заложило, было очень холодно, и от проклятого ветра вокруг не было никакого укрытия. Все, теперь никаких герцогинь и принцесс, никаких пароходов, никаких поездок, никаких авантюр!

Ветер задул сильнее, где-то зазвонили колокола, в воздухе начался настоящий буран из тополиного пуха, я шел по набережной почти на ощупь, навстречу мне неслось что-то липкое и противное, я уже ничего не видел, не слышал и не соображал. Срубить бы все эти тополя, пух засунуть в перины, и посадить бы в Москве вечнозеленые пальмы, кипарисы и баобабы!

И когда из белого мрака навстречу мне вынырнул черный лимузин с горящими фарами, за рулем которого сидел мой противный двойник Романов, а рядом с ним моя герцогиня, я уже ничему не удивился, и лишь вяло попытался закрыться рукой от сильного ветра. Он что-то говорил ей, и на прямой набережной включил высшую передачу. Герцогиня сладко зевнула.

- Тебе понравилась запеченная свинина с яблоками, курагой и черносливом?

- Да, только я так объелась, что меня теперь тошнит.

Машина мягко качнулась, переехав какой-то бугор на дороге.

- Ох уж эти наши дороги! - Романов нажал на газ и посмотрел в зеркало заднего вида.

- Вот черт, наехал на какую-то собаку. Такой пух, что ничего не видно.

- Я посплю немного, ладно? - сладко промурлыкала она, поправляя сумочку на коленях.

Красный. Желтый. Зеленый. Они свернули на Большой Каменный мост.