Город внизу спрятан за плотными облаками.
Очень хочется выпить.
Мужчина с остро подрезанными бакенбардами улыбается, вытягивает в сторону Славика сложенный из пальцев пистолет. Бах. Типа, попал.
– Вот оно. Огонь желания. Продукт показывать нельзя – мы его и не показываем. А он как секс – уже у вас в голове. Мы долго к этому шли. Начали с размытых изображений, знаете, как в японском порно. Эффект отмечали интересный, но нестабильный. Потом фигуры умолчания в типических ситуациях, когда продукт должен быть, а его нет. Кафе на набережных, бары, домашние застолья – и ни одной бутылки на столе. И теперь вот это. Шедевр. Горжусь. Физический дискомфорт, холод, безысходность, близость смерти, нищета. И продукт, единственный доступный механизм компенсации. Это же можно как-то интегрировать?
Славик вспоминает перекрытое масаями шоссе из Найроби на запад, в сторону озера Виктория. Деревня без названия, взвод солдат в форме без опознавательных знаков, с калашниковыми и М16 вразнобой, армейские джипы на обочине, сотни людей в чёрно-красных клетчатых платках шука вдоль дороги. В руках у людей дубинки, куски арматуры, палки. Люди подходят и подходят, одни идут из саванны, другие по перекрытому шоссе, вдоль бесконечной пробки. Парень с молотком на длинной металлической рукоятке останавливается возле минивэна, где сидит Славик.
– Что случилось? – спрашивает Славик. – Когда поедем?
Платок шука на парне повязан поверх чёрной майки-алкоголички и подвёрнутых до колен джинсов. На ногах у него белые
– Это наша дорога, – говорит парень. – Когда скажем, тогда и поедешь. Понятно?
– Понятно, – говорит Славик. – А выпить здесь есть где купить?
– Пойдём со мной.
Славик выходит из минивэна, и они сорок минут топают вдоль пробки в сторону деревни, до первых построек из глины и металлических листов. Выпивку продают в бетонном сарае с решётками из прутьев арматуры на окнах и дверях, внутри сарая стоит бильярдный стол с заштопанным в пяти местах сукном, у стола – парень в армейских шортах и одном кроссовке. На голове у парня вытертая до торчащих красных ниток кепка с надписью
Физический дискомфорт? Безысходность? Близость смерти?
– Конечно, можно, – говорит Славик мужчине с остро подрезанными бакенбардами и перстнем чёрного золота. – Конечно, интегрируем.
48. Славик. Социально опасные
Открытая веранда ресторана на пятом этаже бывшего ЦУМа. С веранды открывается вид на пустой угол Петровки и Кузнецкого, на прозрачную плиту зимнего воздуха над городом. Три тепловые пушки плавят падающий снег на подлёте к деревянному полу. В серебряном ведёрке в ледяной крошке плавает вторая бутылка Moёt.
– Столика здесь не дождёшься, я три раза пробовал, бронь кончается за полгода, – говорит Славик.
– У нас свой.
Невысокий кругловатый мужчина с покатым лбом и чёрными индийскими усами залпом допивает шампанское, ломает перемазанными в жире руками панцирь лобстера. Шёлковая рубашка на животе мужчины расходится между пуговиц, наружу лезут дольки волосатого тела.
– Столик свой у нас здесь, говорю, ижмашевский, что смотришь?
Второй мужчина сидит напротив Славика, вытянув спину под идеальным прямым углом к поверхности веранды, как по плотницкому уровню. Он выше первого на две головы, заметно старше – ему под шестьдесят – и необычайно худ, словно половину тела ему отрезали изнутри. Иногда он отщипывает от ломтя чиабатты куски размером с ноготь мизинца и отправляет в рот. Его усы, в отличие от густых индийских усов кругловатого, едва виднеются на смуглой коже – не усы, а тень усов. Из-за них худой похож на пожилого бербера.