– Сема, – тут же ответил Рустам. – Со спины вылитый эльф.

– Да не вопрос, – широко улыбнулся Поликарпов. – Не отвяжетесь же.

– Дай-ка я тебе подстелю, чтобы ты свой эльфийский зад не отморозил, Леголас ты наш. Рустам действительно полез за ковриком из полипропилена: стрелять придется сидя.

Чужинов быстро отвернулся, пряча улыбку: уж на кого на кого, но меньше всего Семен был похож на принца Леголаса, со своим простым широким лицом и носом картошкой. Отвернулся и замер: всего-то в нескольких метрах от него готовилась к прыжку тварь. Причем не просто тварь – облудок, ошибиться трудно: они крупнее обычных и более светлого окраса.

Глеб вскидывал автомат, с отчаянием понимая, что выстрелить не успевает. Время как будто замерло, и он отчетливо видел, как забугрились мышцы на могучем теле, как оторвались от земли сначала передние, а затем и задние лапы и как широко открылась пасть, готовясь вцепиться в его, Чужинова, горло и рвать его, рвать… И как безнадежно медленно поднимаются его собственные руки с оружием. Он слышал, как за спиной сдавленно вскрикнул Рустам, как что-то лязгнуло там, где стоял Семен Поликарпов, слышал и понимал, что выстрелить не успеет никто. Никто и не успел. Кроме Романа Крапивина, случайно ли, намеренно оказавшегося на ее пути. Тварь отмахнулась от него в полете, как от назойливого насекомого, заставив отлететь далеко в сторону, но именно это и позволило Чужинову встретить ее огнем. Глеб зарядил очередью на полрожка, целясь в морду, облепленную желтой, гнойного цвета пеной. К нему присоединился Рустам, затем Семен, а сверху, с трубы, раздались выстрелы Дениса Войтова. Изрешеченная пулями тварь рухнула, все еще хрипя и извиваясь, но Глеб уже успел повернуться к ней спиной, бросившись к Крапивину.

Тот лежал на затоптанном снегу, и вокруг него быстро расплывалась лужа крови, бьющая фонтаном из разорванной шейной аорты.

– Рома! Рома-а-а! – орал Чужинов, выхватив из кармана разгрузки жгут, понимая, что поздно и ничем уже помочь нельзя: слишком велика рана. Шея, часть лица, плечо – сплошное кровавое месиво, из-под которого торчала белоснежная ключичная кость. Тот ощерился уцелевшей половиной лица, вероятно, пытаясь улыбнуться, захрипел, пытаясь что-то сказать. Но в хрипе невозможно было разобрать ни единого слова. Какой-то миг, и Крапивин затих, безвольно откинув голову. – Рома, Рома, – повторял Чужинов, все еще не веря, что тот его уже не слышит.

– Чужак, мы ничем не сможем ему помочь: он мертв – услышал Глеб голос Рустама.

– Как она здесь оказалась? Как? – бормотал Глеб. – Почему мы ее не увидели раньше?

Ему ответил Рустам:

– Здесь столько трупов – вся крыша завалена, несложно притаиться между ними. Или она на какое-то время сознание потеряла. Ты мне другое скажи, Глеб, почему она бросилась именно на тебя? Почему не на меня, Прокопа, Егора, Сему, а именно на тебя? Ты же не ближе всех к ней находился, так почему?

– Не знаю, Рустам, – покачал головой Чужинов. – Только не делай никаких выводов: возможно, кого она первого увидела, на того и бросилась.

– Как бы там ни было, жалко парня, – вздохнул Прокоп Киреев. – Надо бы похоронить, не бросать же так.

– Похороним, обязательно похороним, – кивнул Чужинов. – Как только разберемся со всеми остальными. Мы не уйдем, пока всех их здесь не кончим. Хотя и очень слабое утешение получится. – Он взглянул на мертвого Крапивина и, склонившись над ним, прикрыл его лицо и грудь бушлатом, который тот так и не успел надеть. – Спасибо, Рома! – прошептал Глеб: что бы там ни произошло на самом деле, жизнью он ему обязан.

– Денис, – крикнул он Войтову, – видишь что-нибудь?

– Вижу, – откликнулся тот с самой верхотуры. – Десятка полтора, не меньше.

– Жди команды, без нас не приступай. Вместе начнем.