На следующий день Анненков разослал разведывательные группы с целью уточнения окружающей обстановки. К вечеру почти все группы вернулись, доложив однотипное: «Господин есаул, в двадцати верстах, в районе деревни Солонье, обнаружили германский разъезд. Бой не приняли, отошли». Менялось только расстояние – от пятнадцати до двадцати пяти верст, да название и тип населенного пункта.

Выслушав очередной типовой рапорт, Анненков-Рябинин поморщился и, наконец, не выдержав, спросил:

– Почему не приняли бой, сотник?

– Но, господин есаул, – растерялся тот. – Я не знал численности противника, и потом…

– Потом уже ничего не было, – оборвал его Анненков. – Что вы узнали?

– Что на хуторе Вербивки германцы…

– Сколько?

– Ну, мы видели только разъезд, но я полагаю…

– Сотник, вам карты дать? – снова прервал его Анненков.

– Карты? Какие карты?..

– Гадальные. И длинную юбку с цветастым платком. И будете гадать на картах, как и полагается цыганке.

Сотник Емельянов побледнел и пошел красными пятнами:

– Вы не смеете…

Анненков смерил его ледяным взглядом:

– Вы свободны, сотник. И, кстати, вы не видели: штабс-капитан уже вернулся?

– Мне кажется… – начал Емельянов, но тут буйная натура Анненкова возобладала над полковником Рябининым, и разрушенный хутор сотряс дикий рев разъяренного медведя:

– Идите креститесь, гимназистка! Убирайтесь, пока я вам морду не разбил! Кажется ему, медиум х…в! Вон!!! Я сказал – ВОН!!!

Сотник выскочил точно ошпаренный, а Анненков еще немного побушевал, прежде чем полковник Рябинин сумел обуздать потенциального атамана. Есаул постоял несколько секунд, затем занялся дыхательной гимнастикой. Сел, помедитировал, после чего достал портсигар и серебряную спичечницу и с наслаждением закурил.