Потом я заварила себе чая с мятой и включила телевизор в надежде найти какую-нибудь легкую комедию. Но вечером в понедельник с экрана текли потоки крови и люди ненавидели друг друга с такой силой и пафосом, что я невольно усмехнулась. Да уж, отрицательный герой из Ренриха неудачный.

Филин смотрел на меня, склонив голову набок. Словно хотел спросить: «Опять ты? И чего дома не сидится?»

– Ну, привет, птица, – сказала я, совершенно уверенная в том, что это все тот же филин.

– Уху, – тихо ответил он. Вроде как: «Виделись». А может, другое что-то.

– Ты, в общем, стучи, если что… молочка там накапать сто грамм, например, – предложила я, проходя мимо.

– Уху-ху, – оживился филин. Угадала я, что ли?

Ладно, дятла прокормили и филина прокормим. Все равно харчи дармовые, видимо, производятся местной скатертью-самобранкой и шкафом-самоскладом… Может, еще холодильник-самонаполнильник появится!

И ванна с пеной.

Дымокот тоже встречал, как и в прошлый раз – на крыльце. Только шипеть не стал, потерся об ноги, норовя обвить дымящимся хвостом.

– И тебе привет, охранничек, – хмыкнула я. – Ты извини за прошлый раз. По тебе вообще непонятно было, чего так разошелся. Сегодня у нас гостей нет?

Дымокот посмотрел горящими в ночной полутьме глазами. Как мне показалось – со смешинкой. Мол, сама проверь. А может, что-то совсем другое подразумевалось.

Я вошла в дом через парадный вход. Никто не вышел навстречу. Я вздохнула: то ли разочарованная, то ли все-таки обрадованная. Вообще-то, хотелось отдохнуть, а не отвечать на глупые претензии непонятных мужиков.

Просто… это же был мой персонаж!

Я направилась в гостиную. И на мгновение замерла на пороге.

Ренрих лежал на расстеленном одеяле у самого камина. В сполохах пламени мужчина казался бледным до прозрачности, почти монохромным. Он не шевелился и глаза его были закрыты…

Мне показалось, он не дышит, и я никак не могла заставить себя сделать шаг вперед. Но тут Ренрих, не открывая глаз, вздрогнул и застонал.

– Ренрих? – позвала я. Он что-то пробормотал в ответ, слабо дернувшись. И только после этого открыл глаза. Мутный у него был взгляд, болезненный.

Но главное: Ренрих был жив!

Я так обрадовалась, что тут же на него и наорала.

– Что с тобой?! Тебе плохо? Что-то болит? Чего молчишь-то?!