И тут как назло ко мне подходит довольная медсестра с Ильюшиной картой. Вот не нашла другого времени!
– Катерина Павловна, пришло подтверждение. Донор найден, операция вашего сына назначена на пятнадцатое ноября.
– Сына? – цедит Барковский, препарируя меня взглядом. – Операция?
– Владимир Дани… – начинаю, желая прояснить ситуацию.
Он не дает мне и рта раскрыть. Делает шаг вперед, стремительно сокращая расстояние между нами, и, словно в тисках, сжимает мою руку. Я морщусь от боли. Но он не замечает этого. Обращается к главврачу:
– Чем он болен? Федор Евгеньевич, можете мне сказать?
– Ну, врачебная тайна... – начинает тот неуверенно.
– Я недостаточно финансирую эту богадельню? – голос Барковского падает др угрожающего рыка.
Мне хочется провалиться сквозь землю. Он еще и спонсор клиники? Вот я попала! Надо все объяснить ему, но не здесь, не у дверей палаты, где Илья может меня услышать. И не при чужих ушах, которые потом начнут обсасывать эту новость. Вот выйдем отсюда, тогда и поговорим спокойно.
Главврач берет карту у медсестры, перелистывает страницы.
Я смотрю куда угодно, только не на Владимира. Хочется вырвать руку из его хватки и размять пальцы. Но стоит только пошевелиться, как он еще сильнее сжимает мою ладонь.
– Тихо, – цедит сквозь зубы.
Представляю, как это выглядит со стороны. Взяли суррогатную мать, которая бегает в детскую палату интенсивной терапии. Боюсь представить, что он уже себе напридумывал.
Главврач зачитывает диагноз.
– Это заразная болезнь? – спрашивает Барковский.
– Нет, но очень коварная. Передается по наследству и может долго не проявляться.
– По наследству, значит…
– Я могу объяснить! – делаю вторую попытку.
Ага, могу. Но поверит ли он без доказательств? Все документы на Илью у мамы в селе и свидетельство об усыновлениии тоже. Мы с Сережей нарочно оставили его там, чтобы дети случайно не нашли.
– Объяснишь, конечно, но позже. Федор Евгеньевич, – Барковский бросает короткий взгляд в сторону главврача, – прошу прощения. У нас тут семейные дела, не требующие отлагательств.